— Василий Степанович! — обеспокоенно крикнул Саломахин внутрь самолета: там, развалившись на кресле, дремал один из основных переводчиков делегации, выделенный в эту смену.

Василий Степанович вылез и, с ходу оценив ситуацию, обратился к старшему с длинной речью, выслушал ответ, что-то возразил, получил ответ на возражение, повертел в руках какой-то документ — а Казак все это время стоял в напряженной позе, чувствуя, как дюжие арабы в полицейских шлемах сверлят его глазами. Наконец переводчик повернулся к нему:

— Николай, мне очень жаль, но вам придется поехать с ними.

— С чего это вдруг? — Казаку стало не по себе.

— Они говорят, что совершено преступление, о котором вы можете что-то знать. Им нужно допросить вас.

— Вот еще напасть. А я что, обязан давать показания?

— К сожалению, да. — Василий Степанович снял очки и сочувствующе моргнул: — Но вы не беспокойтесь, для иностранцев-немусульман у них специальная процедура, приближенная к европейской. А если вы сейчас будете отказываться, то они вас… Как говорят у нас — «подвергнут приводу».

Казак вспомнил времена учебы в техникуме, когда он еще не поступил в летное училище, и несколько «приводов», которые ему довелось испытать на своей шкуре.

«Вряд ли дубайские менты лучше ростовских», — решил он и сказал:

— Да ладно, что уж там. Только вот никак в толк не возьму, что и о чем я могу знать.

Василий Степанович перевел, и офицер, явно разочарованный тем, что не пришлось применить силу, сделал приглашающий жест.

«Ну вот и посмотрел город…» — думал Казак, сидя на заднем сиденье машины, зажатый между двумя полицейскими. Переднее сиденье отделяла от отсека частая металлическая сетка, и вперед никакого обзора не было. Глядеть по сторонам тоже было не слишком удобно: правый страж сидел, подавшись вперед и опершись подбородком на руку, так что с этой стороны вместо городских красот можно было любоваться лишь его благородным арабским профилем.

Левый полицейский сидел нормально, но тоже загораживал часть окна, однако Казак все-таки глядел туда, потому что заняться было больше нечем.

«Гнал Серега, — заключил Казак, когда машина в очередной раз притормозила перед светофором. — Нормальный город, я бы даже сказал красивый. Ни лачуг, ни трущоб, ни бедуинов на верблюдах… Дома высокие, машины новенькие, прохожие одеты чисто, особенно те, которые в бурнусах, прямо белоснежных.

Двадцатый век — он и в Африке двадцатый век. И тем более в Эмиратах!»

Сделав такой вывод, он приободрился: все-таки не хотелось бы попасть в руки какого-нибудь «кади Абдурахмана» из сказок тысячи и одной ночи, даже в роли свидетеля. Интересно все же, какое преступление они имели в виду?

Сбоку мелькнули синие воды залива, потом машина нырнула в туннель, а когда выскочила из него, на одном из зданий мелькнула вывеска с надписью «Ресторан „Русская корона“». Это было неожиданно, особенно после утомительной арабской вязи.

«Надо бы как-нибудь зайти…» — заинтересовался было названием Казак, но водитель, не сбавляя скорости, свернул на другую улицу, совершил несколько рискованных перестроений, и вскоре машина въехала в проем больших белых ворот, охраняемых двумя автоматчиками.

Так же охранялся и лифт, на котором в сопровождении офицера Казака подняли на пятый этаж. В длинном прохладном коридоре, по которому его повели, он насчитал штуки четыре телекамер, а каждую дверь хранил от посягательств электронный кодовый замок. Веселое местечко!

Перед одной из дверей сопровождающий остановился и провел по щели замка магнитной карточкой. При этом на его подвижном лице отразилось такое неподдельное удовольствие, смешанное с осознанием своей собственной важности, что Казак понял: не так уж и часто гордому «менту» приходится бывать в этом чистом и тихом здании и пользоваться магнитным замком.

За дверью оказалась пустая комната с мягким Диваном и усыпанным глянцевыми журналами столиком. Окно в комнате было узким, располагалось под потолком, и никаких признаков того, что его можно открыть изнутри, не было. Летчика подтолкнули в спину, и дверь с щелчком захлопнулась. Казак постоял посреди комнаты, потом пожал плечами и уселся на диван изучать прессу.

Просидеть в этой комфортабельной камере ему пришлось около часа, а может, и двух — на часы он догадался посмотреть, лишь перевернув последнюю страницу последнего журнала. По второму разу белозубые улыбки и загорелые телеса девушек на рекламных страницах показались уже не столь приятными, а по третьему — вызывали раздражение. Казак уже начал подумывать о том, как бы привлечь к себе внимание, когда дверь открылась и новый охранник молча препроводил его в другое помещение, на десяток шагов дальше по коридору.

Теперь он оказался в обычном кабинете — со столом для начальника, креслом для посетителя, подчеркнуто не замаскированными микрофоном и видеокамерой. Но глаз Казака, кроме мягкого кресла, отметил наличие табуретки у стены, и было похоже, что табуретка эта привинчена к полу. Ворсистый ковер на полу не доходил до табуреточки метра на два, обнажая коричневый линолеум. «Ага… — оценил обстановку Казак. — Чтобы мыть легче было. Интересно, во что такое я влип?»

— Заходите, заходите! — тем временем поприветствовал его хозяин кабинета, лысоватый смуглый человек с курчавой, окладистой бородой. Говорил он по-русски с акцентом, но вполне свободно. — Садитесь, господин Морозов. Как вам уже сообщили, вы являетесь одним из свидетелей преступления, и ваш долг, как представителя дружественной державы, сотрудничать со следствием.

Казак неторопливо уселся в кресло и, решив быть острожным и хитрым, осведомился:

— А собственно, что за преступление?

— О, об этом я вам обязательно расскажу. Но сначала все-таки несколько вопросов. Вы знакомы с господином Андреем Корсаном?

— Знаком… — не стал отпираться Казак.

— А насколько хорошо? — продолжал елейным голосом следователь.

— Ну… Мы с ним друзья… — Казак запнулся, но тут же сообразил: кто и что проверит? Тем более здесь? И продолжил с видом чистосердечной откровенности: — С детства. Потом служили в разных частях, а сейчас опять встретились.

— Ага. А что вы знаете про его появление в нашей стране?

— Хм… Он прилетел на самолете, а что? — не понял Казак.

— Спасибо, но я знаю, что он прилетел на самолете. На поезде к нам приехать трудно, — недовольно перебил его следователь. — Я хочу спросить: вы, как его близкий друг, знали про цель, с которой он приехал к нам?

— Дело в том, что… — начал было Казак, но, увидев скучающее выражение на лице допрашивающего, разозлился: — Да что вы мне голову морочите?! И так ведь все известно… Ну и в чем тогда дело?

— Дело в том, господин Морозов, что ваш друг детства Андрей Корсан… — следователь глянул на часы, — ровно два с половиной часа назад попытался угнать самолет. Самолет тоже русский, и его хозяин вчера вечером заходил к нему в номер, где находились и вы! Казак не смог сдержать удивления, и следователь самодовольно улыбнулся: