— Хм… — взял слово Алиев, — однако не надо забывать и об отдельном мнении Маркса насчет многонациональных государств — там он вполне допускал федерализацию.

— Согласен, — не стал спорить Романов, — но мы пойдем далее… у партии РСДРП мнение насчет государственного устройства страны после победы революции менялось неоднократно. Не мне вам напоминать о резко отрицательном отношении руководства партии и лично Владимира Ильича к программе Бунда — они хотели федерации не только в государстве, но и в партии.

Про Бунд как-то никто не решился поспорить, поэтому Романов продолжил.

— Ситуация немного поменялась после февраля 17 года — народы России, в первую очередь кавказские, начали требовать большей самостоятельности, что могла предоставить именно федерализация. Тогда РКПб смягчило свои формулировки по этому вопросу и допустила возникновение союза республик. Идем далее, к самому интересному…

— А что будет самым интересным? — справился Щербицкий.

— 1922 год и дискуссия относительно автономизации, Владимир Васильевич, — любезно сообщил ему Романов. — Итак, гражданская война закончилась, эпоху военного коммунизма сменил НЭП, страна потихоньку начала выбираться из крутого пикирования, и вот здесь вопрос формата объединения наций в пролетарском государстве стал, что называется, ребром. К этому времени, если кто-то забыл, уже сложилась сама собой сложная структура национальных образований — наряду с федеративными по сути республиками, это Россия, Закавказье, Украина и Белоруссия, имелись также Автономные республики (Башкирия, Татарстан, Туркестан), Автономные области (Чувашия, Калмыкия). Но это еще не все — были две трудовые коммуны, немцев Поволжья и в Карелии, плюс две народные республики в Средней Азии — Бухара и Хорезм.

Романов встал и начал прохаживаться по красной ковровой дорожке вдоль длинного стола, где рядком сидели члены Политбюро.

— Весь этот набор было решено упорядочить в августе 22 года, когда создали специальную комиссию во главе с Куйбышевым. Итогом ее работы стал план автономизации в соответствии с рекомендациями Сталина… он же на тот момент был наркомом по делам национальностей. Решено было учредить СССР, в который на правах автономий войдут все перечисленные образования, слова о праве наций на самоопределение в этом проекте, конечно, присутствовали, но о возможности легального выхода из Союза ничего не говорилось.

Глава 16

— Но в итоге этот план поменяли же? — полу-утвердительно сказал Алиев, — в декабре 1922-го был подписан союзный договор.

— Правильно, Гейдар Алиевич, — одобрил его слова Романов, — в декабре 22-го подписали именно то, что остается в основе нашего государства уже семьдесят с лишним лет — союзные республики имеют право свободного выхода из Союза. А автономные республики и округа нет… согласитесь, довольно странная конструкция, не имеющая мировых аналогов.

— Так и СССР на тот момент не имел никаких аналогов, — нашелся Щербицкий, — все с чистого листа начиналось, общим голосованием решили, что такой вариант лучший.

— То, что такой вариант имеет преимущества перед другими, решил в основном Владимир Ильич, — напомнил Романов, — если кто-то забыл, то я сейчас освежу его память…

Никто не решился оспорить слова генсека, поэтому он продолжил.

— Итак, некоторые подробности жизни нашего вождя в 22–23 годах… первый инсульт у Владимира Ильича случился 26 мая 1922 года — он был весьма умеренным, отказала правая половина тела, да и то ненадолго. Но Ленин пришел в такое состояние, что обсуждал со Сталиным возможность самоубийства с помощью цианистого калия. Однако он справился со своими нервами и уже в июне снова вошел в активную политическую жизнь. В последующие 2 месяца его преследуют временные параличи, которые быстро проходят, но 4 августа опять сильнейший приступ, в результате которого он не узнает самых близких людей и с трудом произносит простейшие слова.

— Григорий Васильевич, — не выдержал Кунаев, — зачем вы все это нам рассказываете?

— Сейчас поймете, Динмухамед Ахмедович, — успокоил его Романов, — итак, продолжаю краткий экскурс в 1922 год. Значит, Ленин восстанавливается и произносит вдохновенную речь на конгрессе Коминтерна 5 ноября. Потом еще у него было выступление на пленуме Моссовета 20 ноября, ну а далее последовал второй обширный инсульт 16 декабря…

— Григорий Васильевич, — не выдержал Щербицкий, — а можно чуть ближе к теме сегодняшнего собрания?

— Можно, Владимир Васильевич, — любезно ответил ему Романов, — приступаю к заключительной части своего выступления. Итак, 23 сентября Сталин предлагает комиссии по образованию СССР свои тезисы, в основе которых лежит автономизация, включение всех национальных окраин в состав России на основах автономии… по этому пути, кстати, через 30 лет пошел Китай, у них ведь нет никаких союзных республик, а есть автономные районы — Синьцзян-Уйгур, Тибет, Внутренняя Монголия. А 26 сентября Владимир Ильич, у которого случилась ремиссия после очередного приступа, выступил с ответным посланием, где камня на камне не оставил от тезисов Сталина. И в итоге приняли вариант Ленина…

— Но ведь СССР худо-бедно просуществовал на ленинских принципах все семьдесят лет, — подал голос Алиев, — может быть, имеет смысл не менять то, что работает?

— Может быть да, Гейдар Алиевич, — задумчиво отвечал ему Романов, — а может и нет. Вся концепция объединения в Союз равноправных республик была ведь заточена под будущую мировую революцию и присоединение угнетенных наций из Азии и Африки, верно?

Романов оглядел строгим взглядом собравшихся и, поскольку возражать никто не спешил, продолжил сам.

— Но идея мировой революции, к сожалению, оказалась красивой на бумаге, но неработоспособной на деле. Так что этот лозунг отставили еще в тридцатые годы. А объединение республик Российской империи (при этих словах многие поежились, но сказать ничего не решились) в рыхлый конгломерат с возможностью беспрепятственного выхода пережило мировую революцию на полвека… поэтому сейчас, в середине восьмидесятых, этот вопрос встал, что называется, ребром.

— То есть вы хотите сказать, Григорий Васильевич, — тихо высказался Щербицкий, — что в двадцать втором году прав был не Ленин, а Сталин?

— Да, Владимир Васильевич, — ответил, прямо глядя ему в глаза, Романов, — в двадцать втором году был прав Сталин, а не Ленин.