Даже камер было несколько. Одна вмонтирована в женскую сумочку. Было видно, как женщина перекладывала из одной руки в другую. Вторая – в одежде. У первой лучшая светочувствительность и цветопередача.

Домашний праздник. День рождения хозяйки дома. Жены Скотникова. Немного гостей. Рядом дочь и сын. Подарки.

Крупные планы членов семьи Скотниковых.

Дети похожи на отца. Многое от матери, но фамильное сходство, особенно глаза… Девушка так вообще красавица. За такими глазищами мужики пойдут хоть на край света.

Было видно, что дети любят мать.

У матери обручальное кольцо. Не свежее, потертое.

Шел подобранный видеоряд с праздника. Отдельно выхвачены два старика. Опять же прослеживается фамильное сходство с Евгением-Джоном. Родители. И дети очень бережно с ними обращаются. Называют их дедом и бабушкой.

Следующая сцена – гостей уже нет, сын уносит посуду на кухню, дочь моет ее там, а две женщины пьют чай и разговаривают:

– Как настроение? Чувствуешь, что повзрослела еще на год?

– Я не повзрослела, а постарела на год.

– Да ладно, подруга! Какой там, постарела! Ты еще очень привлекательная! Я на работе видела, как на тебя мужики так и зыркают!

– А! Пусть смотрят, мне-то что.

– Зачем себя похоронила? Сними ты это обручальное кольцо, глядишь, и жизнь наладится. Дети уже большие, сами о себе позаботятся, а тебе свою жизнь еще не поздно строить.

– Не могу я его снять. Не могу.

– Так ты его мылом смажь. Само слезет.

– Не в этом смысле. Не могу. Не я его на палец надела, а Женя, вот пусть бы он его и снял. Хоть написал бы, что со мной разводится. А так… И не вдова, и не разведена. При живом муже и не жена. Не поверишь, столько лет прошло, а все равно его люблю. Не пойму, что случилось.

– А что случилось?

– Он уехал на заработки. Время тогда тяжелое было. На Сахалин. Тогда начали проект «Сахалин‑1», вот и пригласили его. Там деньги хоть вовремя платили. А то по полгода их не видели, детей кормить нечем было. Женя как кормилец и рванул. Я тогда в декрете сидела с детьми. На него только вся надежда была. Он никакой работы не чурался. Из управления ушел на буровую тоже из-за денег. Для семьи. Во всем себе отказывал. Не знаю, что ел. Я ему поставлю ужин, а он его обратно в холодильник уберет. Потому что там, кроме его ужина, не было ничего. Не мог он есть, когда мы впроголодь жили. Шутил, что ему чай черный нужен и сигареты, а больше ничего. Отощал он тогда, в чем душа только держалась. А как на Сахалин уехал, так писал очень часто, в день по два-три письма приходило. Писал, что отъелся на казенных харчах. Кормили его бесплатно. Деньги в море тратить негде, только на сигареты и чай. По тем временам приличные деньги он получал и почти все нам переводил. А когда день рождения или праздник какой – так обязательно еще присылал.

– А в отпуск приезжал?

– Конечно, приезжал. Довольный весь. Детям подарки. Они его не отпускали, только когда спать ложились. Не слазили с него. Он и не возражал, было видно, что соскучился, любили мы все друг друга. Ремонт затеял, вообще ни секунды без дела не сидел. То мне помогал, то с детьми уроки делал, то что-то мастерил, колотил. И все с шутками. Он как солнце был у нас. Когда только заходил в квартиру, так как будто все светлым становилось. Расставался всегда тяжело. Не любил он прощаться. Слезы стояли в глазах. Я делала вид, что не замечаю. Сама-то плакала, не стесняясь. Любила его сильно и продолжаю любить. А вот сейчас ни одного звонка, только деньги из Америки. Хотя мы уже не нуждаемся, свекор меня сманил из Тюмени в Москву, устроил на хорошую работу. Он мужик авторитетный. Его многие помнят и знают. Некоторые нынешние руководители раньше под его началом работали и до сих пор благодарны ему за науку. И Женю помнят, спрашивают, где он и как, когда вернется. Эх! Хоть бы весточку какую подал, может, у него там, в этой Америке, семья другая, так пусть скажет. Мы с детьми и родителями ждать не будем. Или пусть даже и семья. Пусть приезжает. Там – семья, здесь – семья. Дети же его – кровь родная. На них как посмотрю, как на него. Глаза эти синие – его глаза. Когда сын поступал, то посмотрели сначала в приемной комиссии в глаза сыну, потом на фамилию, уточнили про отца, деда и вне конкурса пустили. Оказалось, что муж на буровой, когда авария была, спас жизнь одному из членов приемной комиссии. А потом еще, втайне от меня, покупал лекарства и отправлял ему. И через отца пристроил в московскую клинику лечиться. Тот ему и жизнью, и здоровьем обязан.

– Сын-то как учится?

– Да, дети – умницы. Оба отличники, на повышенную стипендию учатся, да еще и подрабатывают. Так что и без американских долларов мы продержимся, лишь бы Женя приехал. Жить сейчас и в России можно. Конечно, не так, как в США, но можно. Да и много ли нам надо? Квартира есть. Дача у родителей есть. Машина есть. Сейчас дети выучатся на права, будем им автокредиты выправлять и машины покупать. Не деньги же главное в жизни. Главное – любовь и здоровье. А вместе мы бы с ним все невзгоды одолели. Эх! Тяжело без него. Мне часто по ночам его запах снится, до сих пор его помню. Запах его тела.

– И ты что, как он уехал, ни с кем? Ни-ни?

– Да ну. Никто мне не нужен, кроме него. И мысли не было. И подкатывались ко мне. И даже два раза сватались. В Тюмени и Москве. Отказала. Культурно, чтобы людей не обидеть. Они со всей душой ко мне. Культурно, вежливо, но твердо отказала.

– Ну, ты, мать, даешь! Он-то, может, по заграницам направо и налево тебе изменяет. А ты на себя монашеский постриг приняла.

– Да пусть гуляет. «Не затупится» зато. Мне уже от него ничего не надо. Лишь бы приехал.

– Чего ты заладила, лишь бы приехал да лишь бы приехал. Сама бы уже давно рванула к нему. Наших в этой Америке полно, кто-нибудь и знает, где он окопался. Приехала, в глаза бы посмотрела да спросила, мол, милый, что за дела такие?!

– Искала его, но он имя сменил. И фамилию. Видели его пару раз мельком в Техасе. Только по глазам опознали. Но когда подошли, окликнули, его словно бичом огрели, отказался признавать, что узнал их. Не отрицал, что русский, да и акцент его выдает, не избавился он от него. Но сказал, что не знает таких знакомых. Ничего не понимаю.

– Может, его завербовали?

– Не знаю. Хотела узнать его адрес, чтобы не самой ехать, а детей с его отцом отправить, а потом подумала, вдруг он и им от ворот поворот даст, и мне стало страшно. Лучше вот так ждать, чем он в глаза откажется от детей и отца.

– А может, не откажется.

– Да не знаю я. Я даже его телефон раздобыла. Позвонила. По-русски представилась. А там тишина. Ни звука в ответ, просто тишина. Только дыхание тяжелое. И положили трубку. Позвонила еще раз, а телефон уже отключен. Через два дня опять звоню, а робот говорит, что телефон не обслуживается. Поменял, значит, он номер, не хотел меня слышать. Я не стала больше его искать, звонить.