Лаура, наверное, связалась с Амели, потому что Амели позвонила мне и сказала, что это уже ни в какие ворота не лезет — так динамить Лауру. Она уже начала думать, что я заболела.

— Лаура же ни в чем не виновата, — сказала Амели. Она не стала заканчивать фразу и указывать на то, кто, напротив, виноват во всем. — Белла, ты должна встретить это лицом к лицу. Оно же никуда не денется.

А я хочу, чтобы делось. В материальном плане ничего в моей жизни не изменилось. Сейчас я нахожусь в том же самом положении, что и на прошлой неделе. На прошлой неделе я была замужем за двоими мужчинами, но и минуты об этом не думала. На протяжении многих лет я с железной решимостью воспитывала в себе умение не обращать никакого внимания на этот вопиющий факт. Это было нелегко и требовало определенных жертв, но я все же добилась своего.

Я сказала Амели, что в один прекрасный день я просто встала и ушла от Стиви, — и это правда. Это «прекрасный день» был вполне определенным днем — днем финала крупнейшего европейского конкурса двойников Элвиса. Так было в афишах. Конкурс проводился в Блэкпуле, поэтому не знаю, как у других, а у меня возникли серьезные сомнения по поводу эпитетов «крупнейший» и «европейский». Так как Стиви родился и вырос в Блэкпуле, он загорелся идеей отправиться на родину и завоевать титул лучшего европейского двойника Элвиса, «короля королей рок-н-ролла» за 1996 год.

В течение нескольких месяцев, предшествующих тому ужасному январскому вечеру, Стиви принял участие в трех отборочных состязаниях, проходивших в различных частях Великобритании. Его участие в них стало для нас яблоком раздора. Он вышел в финал с легкостью, еще на первом конкурсе, и я не понимала, зачем ему вздумалось ехать еще на два. Он сказал, что это ему нужно для того, чтобы оценить уровень конкурса. Я ныла, что лучше бы он оценил остаток нашего банковского вклада, и решительно отказалась ездить на конкурсы вместе с ним. Я тогда как раз только начала свою знаменательную карьеру официантки в дешевом баре в Лейте и должна была работать по субботам. Кроме того, у нас не было денег на то, чтобы совершать дальние автобусные поездки вдвоем, — а ехать надо было в Портсмут, Солтберн и Ньюкуэй.

И самое главное, вся эта эпопея мне уже до смерти надоела.

Стиви же, напротив, излучал такой энтузиазм, какого я не видела в нем с тех пор, как он читал мне стихи в моей спальне в Кёркспи. Возвращаясь домой с очередного конкурса, он, чуть не лопаясь от воодушевления, рассказывал мне, что Ларри Кинг хорошо поет, но костюм у него ужасный; что Майк Кинг вышел на сцену в потрясающем прикиде, но он совершенно не умеет исполнять баллады; что Кевин Кинг слишком мал ростом, а Гэри Кинг чересчур нервничает перед выступлением. Короче, Стиви был уверен, что у него все шансы стать лучшим европейским двойником Элвиса и пройти по золотой миле в голубых замшевых туфлях. Не в настоящих, само собой, — они выставлены в одном из музеев Лас-Вегаса, — но в точной копии тех самых туфель, в которых ходил сам Элвис.

Я выслушивала его отчеты с брезгливым презрением и время от времени отпускала ехидные реплики — спрашивала, например, почему у этих двойников Элвиса одна фамилия на всех. Стиви терпеливо объяснял мне, что это не настоящие их фамилии, а сценические псевдонимы, — ему и в голову не приходило, что я могу опуститься до самого откровенного сарказма.

Приз в конкурсе составлял тысячу фунтов — сумма немаленькая, особенно в то время, но мы уже потратили несколько сотен на поездки, гостиницы и костюмы. Когда я указала на это Стиви, он ответил, что если — не когда, а именно если — он выиграет конкурс, то будет зарабатывать серьезные деньги на заказах, которые, как он был уверен, посыплются на лучшего европейского двойника Элвиса словно из рога изобилия. По его подсчетам, наш годовой доход в этом случае составит около тридцати тысяч фунтов.

— Еще мне вручат подарочный сертификат на тысячу триста долларов для покупки красного костюма с фейерверочным орнаментом и золотого пояса. Их доставят прямо из Соединенных Штатов, — сияя улыбкой, добавил он, заставив меня потерять дар речи. — Но можно выбрать и другой цвет, — успокоил он меня. — У Элвиса было три таких костюма, и все разного цвета.

Очаровательно.

Но уж что-что, а убеждать Стиви умеет. Я несколько месяцев слушала его болтовню о том, какие положительные вибрации ощущаются на состязаниях двойников, и уже зубами скрипела от его продолжительных репетиций в ванной — и оказалась настолько заинтригованной, что согласилась поехать с ним на финал. Мы в то время сильно ссорились, и я надеялась, что этот конкурс поможет уменьшить напряжение между нами, которое достигло уже критической величины. По мере того как день конкурса приближался, я все настойчивее убеждала себя в том, что поездка в Блэкпул станет лучшим событием в моей жизни.

Она стала худшим событием в моей жизни.

Мое влечение к Стиви частично основывалось на том, что он родился и провел первые годы жизни в месте, не похожем на Кёркспи. Я ничего не знала о Блэкпуле, но представляла, что по сравнению с Кёркспи — моим домом, где я никогда не чувствовала себя дома, — это гораздо более элегантный, цивилизованный и перспективный город. Когда, приехав в Блэкпул, мы прошли по приморской улице, я поняла, почему Стиви так быстро освоился в Кёркспи, — они с Блэкпулом были как близнецы-братья.

Кёркспи был холодным, темным, жестоким и тупым городом. Он был полон мужчин, единственное развлечение которых состояло в том, чтобы напиться, а потом расколотить друг другу лицо. Мордобитие было там излюбленным спортом, а похмелье — поводом для гордости. Нарочитое неуважение, беспричинные угрозы и бессмысленные драки считались нормой поведения. Это было жалкое, отупляющее место. Блэкпул ничем не отличался от него, за исключением того, что здесь было больше мерцающих огней и полуголых танцовщиц. На каждом углу там, выстроившись в круг, стояли неопрятные мужчины с гнилыми зубами — сплошные золотые коронки и щербины. Они озлобленно смотрели друг на друга и на прохожих, олицетворяя собой нищету, ненависть и отчаяние.

Оказалось, что наша гостиница находится в нескольких километрах от города, — без сомнения, именно поэтому она оказалась нам по карману, — и нам пришлось сесть в трамвай. На улице было жутко холодно, поэтому в трамвае яблоку негде было упасть. Когда мы наконец приехали в гостиницу, я уже четко понимала, что мои фантазии насчет счастливых маленьких каникул не оправдались — чтобы не сказать больше. Я выглянула в окно спальни и увидела холодное, неуютное побережье — не такое, как в Кёркспи, но одновременно то же самое.

— Окна замерзли? — спросил Стиви.

— Нет, они просто грязные, — вздохнула я в ответ и свернулась калачиком на узкой жесткой кровати. Подушка пахла чьим-то бриолином. И что привлекает Стиви в такой жизни?

Конкурс был так ужасен, что даже я оказалась к этому не готова. Он проходил в отеле, который когда-то, миллион лет назад, мог считаться фешенебельным. Красивые люстры и карнизы служили доказательством тому, что отель видел лучшие дни, но постояльцы там были суровы, словно зимнее море.

Аудиторию составляли преимущественно женщины — жены, подружки и матери конкурсантов. Они были либо нагло-надменны, либо фальшиво-скромны. Они жили такой жизнью, которую я знала слишком хорошо и от которой бежала как черт от ладана. Я подумала, что у меня не получится. Все мое отвращение отразится у меня на лице. Я не желала быть женой Элвиса. Я не желала быть вечной зрительницей.