У нас немногое его переведено. Мне попадалась как-то книжка в дешевом переплете, вся истерзанная до дыр. С новеллами. Вот от одной из них я, по правде сказать, и очумел.

Там все разворачивается вокруг убийства. Казалось бы, события вполне тривиальны, но когда одни рассказывают сами, других допрашивают в суде, третьи каются на исповеди, а вместо четвертого персонажа свидетельствует сам дух убитого, картина преступления, что называется, кругом идет, мельтешит, не знаешь, кому верить. Здравый смысл подсказывает — занимай позицию духа; нечистая сила и тени не имеет, и лжи не подвластна. Но тогда совсем все переворачивается с ног на голову… Кто убийца — не понять. А где истина?

Я к чему все это.

Должен сказать, что случившееся на днях перевернуло все мое сознание, представление о некоторых событиях, об отдельных людях вокруг меня, ну и, конечно, все мои планы. Вполне возможно, что в ближайшем будущем это отразится и на моей служебной карьере, а значит, и на моей судьбе. Не иначе как непредвиденными и чрезвычайными обстоятельствами это не назвать. Во всяком случае, со мной подобных эксцессов до настоящих дней не случалось.

Собственно, сейчас я еще сам не в себе, пишу эти строки, не справившись с волнением, поэтому изъясняюсь недостаточно последовательно и понятно. А ведь, если подумать серьезно, происшедшее я мог бы предвидеть и, наверное, должен был. Да, несомненно, должен был, но меня смутил и расслабил Зубров. Он, прощаясь, разнюнился совсем, что на него было не похоже, расплакался, зацепил своей историей мне душу, и я, как говорил мой лучший друг Аркадий, утратил бдительность. И вот пожинаю плоды…

А разве не лукавит человек, совершивший преступление, пусть он и раскаивается с виду, и признает безоговорочно все от и до? Ведь твердит, что открывает правду, но бессознательно он искажает истину, инстинктивно спасая, защищая себя, как каждый природный организм, умаляет свою роль в преступлении, обеляет, сводит на второй или третий план собственное участие, изображая события с выгодной ему стороны или рисуя их стихийными, случайными. И он в этой искусственно скомбинированной ситуации обязательно второстепенный персонаж, а то и зритель. И так каждый тянет покрывало улик, доказательств на себя. От этого истина приобретает двоякий смысл, даже становится тройственной, а в зависимости от действующих лиц — и многосторонней. А это, извините меня, полнейший абсурд!

Но каково настоящему преступнику?

Если еще при этом грядет тяжкая кара, словно дамоклов меч, — смертная казнь!

Задумаешься говорить правду или нет, хотя ты до этого и был со всех сторон кристально хрустальным.

Так и получается зеркало с искаженным отражением, в котором каждый персонаж вольно или невольно запечатлевает свой обман. Они, заплутавшись в паутине собственных ложных представлений об истине, сооружают загадочную голограмму преступления, которую гению разгадать тяжело, а каково тогда затюканному ежедневными происшествиями следователю или задыхающемуся от жалоб прокурору?.. И у тех начинаются бессонные ночи и постоянные душевные терзания — его ли я арестовал? Его ли сделал для всех убийцей? А вдруг? А если ошибка? Тогда другой, настоящий, на свободе?..

Но меня занесло, и я отвлекся. Похоже, спешу оправдаться до коллегии; будет лучше, если все-таки по порядку, как говорит обычно наш судья Федор Санакаев, открывая процесс и предоставляя слово подсудимому…

Итак, я уже начинал потихоньку готовиться к коллегии, когда позвонил Яша Готляр и бодрым голосом успокоил, что Игорушкин, выслушав его, все же заседания коллегии не отложил и остается грозен, но это больше напускное, так, для серьезности. Известно откуда ветер подул — настучал Хайса из райкома, его здорово заело, что я проигнорировал согласование с ним ареста члена райкома партии, а это хуже горячего утюга к одному обнаженному месту. Так что первый секретарь райкома партии агитирует свое высшее начальство насчет свежей крови. Его, несомненно, поддерживает Боронин, поэтому давление на шефа с их стороны очевидно. Однако это пока то, что хочется им, а во что обернется, неизвестно. Есть дружественные, так сказать, силы и на нашей стороне, поэтому общая обстановка благоприятствует, — заверил Яков и положил трубку.

Это обнадеживало, но не снимало напряга. Я знал, что такое коллегия под председательством прокурора области Игорушкина. Петрович такого грохота мог напустить, чего и сам потом в узком кругу смущался. Накатывает порой на него, — объяснял Тешиев и больше слов не находилось в его богатом лексиконе. А Николай Трофимович многое знает! Я пробовал опять гнуть свое, что устав партии изучил назубок поневоле, принцип партийного руководства учитываю, но ни в одном параграфе устава нет ничего о согласовании ареста подозреваемого в убийстве коммуниста с районной партийной организацией.

— С организацией может и не следует, а вот про первого секретаря райкома партии, между прочим, забывать прокурору не рекомендуется, — ненавязчиво напомнил мне китайскую мудрость заместитель прокурора области и затих в значительной паузе.

— Так что же это за правило такое? — с наивностью неискушенного спросил я у старшего товарища по оружию.

И он мне поведал коротенькую историю.

Рассматривали они с председателем областного суда уголовное дело о покушении на убийство судьи. Подсудимый-уголовник во всем признался: обиделся, мол, на судью, который и его самого однажды упек, а тут брата засудить собирается и, решив отомстить, явился на процесс с обрезом, а когда тот начал оглашать приговор, возьми и пальни в него со второго ряда. К счастью, жив остался судья, его легко ранило.

В первый день всех допросили, дело за приговором, оставили его на второй день. А дело рассматривалось в дальнем районе выездным заседанием. Поселили их, прокурора и председателя областного суда, в одной затюканной гостинице. Вечерком вместе поужинали, вышли на скамейке посидеть перед сном. Тешиев с председателем, как бывает, советуется осторожненько, тактично: смертельную казнь, мол, просить для злодея нет смысла. Легкое ранение, покушение только, а не убийство, зачем, мол, о расстреле заикаться? Но ответа от председателя не услышал, только тот плечиками невразумительно пожал, не знаю, мол, наверное…

Утром сели в процесс, прокурору речь предоставляется, Тешиев встает и… долго ли коротко ли, в заключение, как советовались, обращается к суду: «прошу дать лишение свободы». Адвокат, понятное дело, расцвел, поддержал; председатель ушел на приговор, а Тешиев пустился лекцию народу читать про борьбу с преступностью, про вред алкоголизма, в общем, как обычно, развлекал аудиторию справедливостью советского закона. Ему даже поаплодировали в конце, Трофимыч, он мастак говорить, увлекает. А тут и суд вышел, председательствующий начал зачитывать: «Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики…»

Прокурор рядом с судом стоит, он тоже к приговору руку и голову приложил, два дня почти сидели вместе… вот и до главного речь дошла, объявляет судья: «приговорил…»

И объявил!

У прокурора глаза на лоб, он не знает, что с волосами делать, они тоже дыбом встали…