Рейтель ел аккуратно, следователь глотал блин за блином – со сметаной, с черной икрой, с черничным вареньем... Седовласый и солидный, в России таких обычно называют – «отец», вдруг подумал Рейтель.

– Скажите, Тайво, она приходила к вам? – подождав, пока следователь проглотит очередной блин, спросил Валду Рейтель.

– Да, – кивнул тот, не отрываясь от еды. – Приходила пару месяцев назад или чуть больше, – вскинул глаза он. – Да.

– И что?... – Рейтель задумчиво пережевывал блин с белыми грибами.

– Я ее прогнал и предупредил вашу домработницу, чтобы она передала вам, – чавкая, ответил следователь. – Она передала?...

Рейтель задумчиво кивнул:

– Не помню, если честно...

– Она вас нашла?... – осторожно спросил Тайво Рунно и потянулся за салфеткой. Его подбородок и щеки были в масле и начинке от съеденных блинов.

– Котова устроилась ко мне на работу. – Рейтель взглянул на следователя, потом в окно, у колеса минивэна сидел серый вездесущий кабысдох и чесался.

– Да вы что?... – поперхнулся следователь. – Зачем же...

Рейтель кивнул.

– Это опасно, – тихо произнес следователь.

– Чем опасно? – удивился Рейтель.

– Ну, сами должны понимать, – вздохнул следователь. – Вы разве не боитесь ее?...

– А что она может мне сделать?... – улыбнулся Валду Рейтель. – Я ее вижу пару минут в день.

– Насыпать стрихнину в чай, – пожал плечами следователь. – Просто, зато как сердито!..

– Не смешите меня, – показал угрожающий оскал тридцатилетнего мужчины Рейтель.

Тайво Рунно снова осторожно взглянул на Рейтеля, потом досуха вытер салфеткой рот и щеки.

– Ее выселили в дом для бездомных – это бывшая казарма, в которой когда-то служил ее муж... Вдобавок она ясно дала мне понять, что хочет знать имя того, кто причастен к гибели мужа... Увольте ее! – тихо и решительно закончил он.

– Я лучше поговорю с ней, – качнул головой Рейтель.

– Думаете, она выложит перед вами свой меморандум?... – достал зубочистку следователь. – Если прекрасная дама решилась на убийство, будьте уверены, ей все сойдет с рук!.. – чистя зубы, пробурчал он.

– Вы думаете, она не скажет, зачем устроилась работать на радиостанцию? – переспросил Рейтель.

Следователь усмехнулся:

– Как вы наивны... Значит, Валду, вы полагаете, она раскроет свои карты в отношении вас?...

– А почему – нет? – улыбнулся Рейтель. – Может быть, ей нужно всего лишь выговориться!

– Зря вы так думаете, – вздохнул следователь Рунно.

– Я переведу ее в офис по недвижимости, чтобы держать на глазах, – задумчиво парировал Рейтель.

– Зря, – повторил следователь. – Зря! А что вы говорили еще про самозваного детектива?...

– Кукулиса? – уточнил Рейтель.

– Кукулиса, – кивнул и улыбнулся Тайво Рунно. – Так он и не детектив, он вообще-то сумасшедший слегка, ну, или – полусумасшедший... Он когда-то работал в полиции.

– Кем? – настал черед удивляться Рейтелю.

– Техническим сотрудником, заполнял что-то... Бланки на выдачу паспортов, кажется.

– Что мог заполнять этот сомнительный типус в полиции?... – переспросил Рейтель, и у него задрожал угол рта.

– Не помню точно. – Тайво Рунно подмигнул. – Да гоните его в три шеи!.. Или, может быть, мне с ним поговорить?...

Рейтель молчал, глядя в окно ресторана. По улице летал тополиный пух, за пухом бегал кабысдох и громко тявкал.

– Я поговорю и прогоню его, не беспокойтесь, – пообещал Тайво Рунно, и они попрощались у выхода из ресторана.

Ресторанная пустота к вечеру заполнялась людьми... Специально обученный канделябрист вручную зажигал канделябры...

Вечером того же дня позвонила Остальская.

– Я придумала план расправы с Рейтелем, приходи обязательно, слышишь?... – громким шепотом сказала мне прямо в ухо из телефонной трубки Анна Рудольфовна. – Я магазин закрыла пораньше, приходи быстрей!..

И мне пришлось идти в свой бывший дом, туда, где мы раньше жили.

В старый дом у городской ратуши с палисандровыми перилами лестниц и стрельчатыми окнами, из которых был виден как на ладони весь тапский парк.

Я шла по вечернему городу и ловила свои отражения в зеркальных витринах и окнах первых этажей домов, но это шла не я... Настоящая Сашка осталась в прошлом – там, где и когда был жив Илья Котов, мой муж. А в витринах отражалась похожая на элегантную вешалку женщина в свободном костюме «джерси», серебристых лодочках, которые сваливались с похудевших ступней и с походкой бескрылого потерявшегося воробья...

Мимо проехал, медленно покачиваясь, не вишневый, и совсем не обтекаемый и даже не минивэн,но я все равно очень быстро отступила с тротуара – ближе к стене очень старого дома... Похоже, все даже не вишневое навсегда обозначает для меня смерть с косой, и мне вдруг стало смешно!..

Я закрыла рот сумочкой, которую несла в правой руке, и отвернулась к стене. На меня покосился проходящий мимо негр, но я от смеха не узнала его – хотя это был Растаман, но какой-то унылый-унылый... На нем были надетый наизнанку пиджак в клетку и розовые брюки.

– Здравствуй, – невнятно выговорил он. – Ты куда делась-то, а?...

– Привет, никуда не делась!.. Я тут, – согнулась от смеха я, и мы разошлись в разные стороны. Я веселая, он – минорный. Абсурд моей жизни продолжался, и темп его нарастал!..

Я вдруг отчего-то не к месту вспомнила, что в прошлой жизни любила капустный салат из нашинкованной свежей белокочанной капусты с солью, подсолнечным маслом и черным хлебом с поджаристой коркой. Я вспомнила про этот несчастный салат сразу же, как только увидела свой дом, в котором мы жили с мужем и сыном так недолго... Какие-то годы!.. Ведь годы – это всего лишь минуты, а дни – дуновения детских ресниц!..

Я бы закричала во все горло прямо на ступеньках своего подъезда, но мимо шли степенные эстонцы и эстонки и – чинно разговаривали... В чинной Тапе я не решилась плакать, ведь нельзя плакать во все горло... Или все-таки можно?... Я решила подумать, пока буду подниматься по лестнице на второй этаж...

Никогда до этого я не была у Остальской дома – пани и раньше слыла затворницей и нелюдимкой. Хотя, узнав ее поближе, я бы не сказала, что Анна Рудольфовна – малообщительная старуха... Скорее наоборот – пани оказалась назойливой болтушкой.

– Я тебя с балкона увидела! – сообщила мне Анна Рудольфовна, выглядывая из дверей.

На Остальской были надеты мужские брюки на подтяжках, на голове мятая панамка, а в руках – газета «КоммерсантЪ», свернутая трубой.