теорией вещественных новообразований. К контакту способны только тела подлунного мира (φυσικά σώματα). Суть контакта Аристотель раскрывает как взаимодействие, подчеркивая, что взаимность контакта – специфическая характеристика подлунного мира. Контакт тел в надлунном мире односторонен, не приводит к взаимодействию и, следовательно, к миксису. Одностороннее взаимодействие возможно, конечно, и в подлунном мире Так, например, не происходит миксиса, когда медицинское искусство, говорит Аристотель, «смешивается» с больным телом, чтобы получалось здоровье, так как врачебное искусство не меняется от излечения больного тела.

Взаимодействие тел предполагает, что одно тело является активным, а другое – пассивным. В теории взаимодействия Аристотель вновь обращается к своим предшественникам, разбирая историю взаимосвязи понятий подобия и взаимодействия. Аргумент философов, отрицавших возможность взаимодействия подобных тел, состоит в том, что подобное не может быть дифференцировано по степени активности именно в силу подобия одного другому. Таким образом, подобная активность подобных тел ведет к невозможности их взаимодействия, требующего для своего осуществления, чтобы одно тело было обязательно активным, а другое пассивным. Аристотель сравнивает две противоположные точки зрения: для взаимодействия необходимо подобие (1) и для того, чтобы взаимодействовать, тела не должны быть подобны (2). Критикуя обе точки зрения, он формирует свою синтетическую позицию. Вывод Аристотеля чрезвычайно точен и конкретен: «Необходмо, чтобы агент и пациент (τό ποιοῦν καί τό πάσχον) были бы подобными и тождественными по роду, но неподобными и противоположными по виду» (там же, I, 7, 323b 32–34)[40].

Сравним это общее правило взаимодействия, предложенное Аристотелем, с требованием Платона, налагающим запрет на взаимодействие тел, принадлежащих к одному и тому же роду. В «Тимее» Платон говорит, что «никакой подобный и тождественный самому себе род не может ни понудить к изменению такой же род, ни принять от него какие-либо изменения» (Тимей, 57а 3). Тела в своем поведении «используют» это правило запрета: «Когда какой-либо иной род, охваченный огнем, рассекается лезвиями его граней и остриями его углов, этому роду достаточно иринять природу огня, чтобы его дробление прекратилось» (там же, 57а 1–3). Мы видим, что точка зрения Платона на условие взаимодействия отвергается Аристотелем, как и противоположная ей точка зрения. Позиция Аристотеля предполагает использование родо-видового принципа классификации и схемы противоположностей. Эти моменты отсутствуют у Платона. Действительно, мы уже говорили, что схема противоположностей несовместима с математическим, точнее, геометрическим, подходом Платона к генезису в теории вещества. Действительно, вряд ли икосаэдр (вода) можно рассматривать как противоположный тетраэдру (огонь). Однако у Аристотеля вода действительно с полным правом может рассматриваться как элемент, противоположный огню. Вода противоположна огню потому, что она строится из противоположных качествам огня качеств: вода (холодное – влажное), огонь (теплое – сухое). Итак, мы видим, что именно обращение к качествам в рамках качественного подхода вводит схему противоположностей в теорию элементов Аристотеля. Благодаря качествам сами элементы также выступают как противоположности. Земля есть тяжелое, огонь – легкое, и поэтому земля противоположна огню, земля и огонь – это две противоположности (GC, I, 3, 319b 29–33). Но противоположности могут быть подобраны и иначе, если мы имеем в виду не космографическую теорию элементов («О небе»), а теорию элементов, развитую на основе четырех качеств («О возникновении и уничтожении»). Тогда огонь как теплое будет противоположным воде как холодному элементу: «Элементы каждой пары противоположны элементам другой пары: огню противоположна вода, а воздуху – земля, так как эти элементы построены из противоположных качеств» (GC, II, 3, 331а 1). Анализируя это общее правило взаимодействия, мы приходим к выводу, что схема противоположностей, а следовательно, и истолкование элементов как качеств необходимым образом оказываются связанными с теорией взаимодействия и посредством нее с теорией генезиса вообще.

Итак, родовое тождество при видовой противоположности – вот условие взаимодействия. Противоположности всегда входят в один род и, таким образом, взаимодействуют внутри него. Поэтому огонь обжигает, а холод охлаждает, говорит Аристотель. Действие передается от агента к пациенту, пациент уподобляется агенту. Но не всякий агент изменяем в своем воздействии на пациента: «Изменяемы те [вещи], форма которых погружена в материю, и, наоборот, если форма не находится в материальном субстрате, то такие [вещи] не изменяются» (там же, I, 7, 324b 4–6). Например, активность перводвигателя и он сам неизменны: двигатель, двигая, остается неподвижным в силу своей чистой формальности, полной лишенности всякой материальности. Взаимодействие, взаимоуподобление требуют соизмеримой материальности вещей. Устранение материи из конкретной вещи – путь к неизменности ее формы: «Огонь содержит тепло в своей материи, – говорит Аристотель, – но если тепло могло бы существовать изолированно от материи, то такое тепло не изменялось бы никаким образом» (там же, I, 7, 324b 19–21).

Разбирая вопрос о взаимодействии тел, Аристотель рассматривает и сопоставляет теорию пор (Эмпедокл, Алкмеон) и атомистическую теорию, отдавая предпочтение последней. Атомизм не только логически плодотворен, давая ясные определения различным видам изменений, но, что не менее важно в глазах Аристотеля, не пренебрегает опытом и чувственными восприятиями. Аристотель высказывает высокое мнение об атомизме, сумевшем прими;рить опыт и отвлеченную диалектику элеатов (там же, I, 8). Но, в конце концов, Аристотель переходит к критике атомизма, выдвигая против него четыре аргумента. Главное его возражение, как уже было замечено, сводится к тому, что атомы по существу «бескачественны» и поэтому не могут рассматриваться в отношении активности. Фигурность вместо качественности, по Аристотелю, исключает атомы из сферы отношения «активности – пассивности». Сведение качеств к фигуре кажется ему «странным». Так, в частности, он отмечает, что было бы «по меньшей мере странным приписывать теплу исключительно сферическую форму атомов, так как к его противоположности, холоду, нужно применить тогда какую-либо другую фигуру» (там же, I, 8, 326а 3–6). Видимо, источник «странности» в том, что сфера не имеет противоположности. Отказаться же от принципа противоположностей, как это делает Демокрит, Аристотель не может: он является одной из самых продуктивных базовых методологических схем его мышления[41].

Аристотель считает атомистическое учение логически непоследовательным: огонь (тепло) имеет атомарную форму, а другие стихии нет. Правда, подобную же непоследовательность, и опять-таки связанную главным образом с огнем, мы отметили и у самого Аристотеля. Видимо, грекам вообще трудно было быть логически последовательными в том, что касалось огня, привилегированной стихии в их мифологическом сознании. Другой парадокс, обнаруживаемый в атомизме Аристотелем, это тезис Демокрита о существовании больших атомов. По Аристотелю, большие атомы должны быть механически менее устойчивыми: неделимость должна согласовываться с логикой чувственного восприятия. Ему недостаточно чисто умозрительного постулата о неделимости. Неделимость должна быть обоснована. Именно поэтому Аристотель не может принять атомизма, отдавая ему должное и фактически предпочитая его остальным предшествующим философиям. Центральный пункт критики атомизма – это