— Gini те?[45] Что с ней?

— Сэр?..

— Вы что, глухая? — Хозяин показал на свое ухо.

— У нее жжет в груди, сэр, огнем горит.

— Жжет в груди? — Хозяин хмыкнул. Допив воду, он обратился к Угву по-английски: — Надевай рубашку и садись в машину. До твоего поселка рукой подать, успеем вернуться.

— Что, сэр?

— Одевайся и садись в машину! — Хозяин что-то нацарапал на листке и оставил на столе. — Мы привезем твою маму сюда, пусть доктор Патель ее осмотрит.

Угву шел к машине с тетушкой и Хозяином, и ему казалось, он вот-вот рассыплется. Руки-ноги стали как ручки метел, что с легкостью ломает северный ветер — харматтан. Почти всю дорогу ехали молча. Когда проезжали поля с рядами кукурузы и маниоки, ровными, будто аккуратно заплетенные косички, Хозяин сказал:

— Видишь? Вот о чем должно заботиться правительство. Если мы освоим технологии орошения, то накормим страну и преодолеем колониальную зависимость от импорта.

— Да, сэр.

— А эти неучи в правительстве знай себе врут да воруют. Несколько моих студентов сегодня утром уехали в Лагос на демонстрацию.

— Да, сэр, — повторил Угву. — А что за демонстрация, сэр?

— Из-за итогов переписи, — объяснил Хозяин. — С переписью полнейшая неразбериха, цифры подтасовали. Вряд ли Балева что-то предпримет, он заодно с мошенниками. Но молчать нельзя!

— Да, сэр.

На фоне неутихающей тревоги за мать Угву ощутил прилив гордости: вот тетушка дивится, слушая их с Хозяином умные беседы. Да еще на английском! Они остановились чуть в стороне от дома, где жила семья Угву.

— Вынеси мамины вещи, и поживей, — велел Хозяин. — У меня вечером гости из Ибадана.

— Да, сэр! — в один голос ответили Угву и тетушка.

Угву вылез из машины и остался ждать. Тетушка кинулась в хижину, откуда вскоре вышел отец — поникший, с красными глазами. Он рухнул на колени прямо в грязь и обнял ноги Хозяина.

— Спасибо, сэр. Спасибо, сэр. Да воздастся вам добром за добро.

Хозяин отступил на шаг, и отец, покачнувшись, едва не упал плашмя.

— Встаньте! Kunie! — велел Хозяин.

Из хижины вышла Чиоке.

— Это моя младшая жена, сэр, — сказал отец, поднимаясь.

— Спасибо, сэр. Deje![46] — Чиоке сбегала в хижину, вынесла небольшой ананас и вложила Хозяину в руку.

— Не надо, не надо. — Хозяин мягко оттолкнул ананас. — Здешние ананасы слишком кислые, от них во рту горит.

Вокруг машины сгрудились деревенские ребятишки, заглядывали внутрь, проводили дрожащими от восторга пальцами по синему корпусу. Угву всех разогнал. Была бы дома Анулика, они вместе зашли бы к маме. А еще лучше, чтобы заглянула Ннесиначи, взяла его за руку и сказала бы, что мамина болезнь совсем не опасна, а потом повела бы его в рощицу у источника, развязала покрывало и предложила ему свою грудь, взяв ее в ладони и слегка приподняв. Детвора громко галдела. Рядом стояли, скрестив руки, несколько женщин и переговаривались вполголоса. Отец без конца предлагал Хозяину то пальмового вина, то присесть, то попить, а Хозяин отмахивался: нет, нет, нет. Угву хотелось, чтобы отец замолчал. Он подошел к хижине и заглянул в приоткрытую дверь. В полумраке глаза его встретились с глазами матери. Она будто высохла, сжалась.

— Угву, — вымолвила она. — Нно, проходи.

— Deje, — поздоровался Угву и не сказал больше ни слова, пока тетушка, повязав ей вокруг пояса покрывало, не вывела ее на улицу.

Угву хотел помочь матери сесть в машину, но Хозяин остановил его: «Отойди в сторонку, друг мой» — и сам помог ей забраться на заднее сиденье, предложив лечь поудобней.

Лучше бы Хозяин не прикасался к маме, подумалось Угву, — от ее одежды тянет плесенью и затхлостью, и Хозяин знать не знает, что у нее болит спина, а когда она кашляет, у нее и вправду огнем жжет в груди. Что он вообще понимает, если только горлопанит с друзьями да бренди ночами глушит?

— Счастливо оставаться, мы дадим вам знать, как только доктор ее осмотрит, — сказал Хозяин на прощанье отцу с тетушкой.

Угву старался не смотреть на мать; он пошире открыл окно, чтобы шум ветра в ушах отвлекал его от горестных мыслей. А когда у въезда в университетский городок он все же решился на нее взглянуть, у него упало сердце. Провалившиеся глаза, бескровные губы… но грудь ее поднималась и опускалась, она дышала. Угву шумно вздохнул и припомнил холодные вечера, когда она кашляла без остановки, а он стоял, прижавшись к стене хижины, и слушал, как отец и Чиоке упрашивают ее выпить отвар.

Дверь им открыла Оланна, на ней был передник с масляным пятном — передник Угву. Она поцеловала Хозяина.

— Я попросила Пателя зайти, — сказала Оланна и обратилась к матери Угву: — Здравствуйте. Kedu?

— Спасибо, хорошо, — прошептала та и еще сильней сжалась при виде просторной комнаты с радиолой, диванами, красивыми занавесками.

— Я провожу ее в комнату, — продолжала Оланна. — А ты, Угву, закончи на кухне и накрой на стол.

— Да, мэм.

Зайдя на кухню, Угву помешал перцовую похлебку в кастрюле. Закружились капельки жира в бульоне, защекотал ноздри ароматный пар, всплыли кусочки мяса и потрохов. Но Угву ничего не замечал. Он напрягал слух, стараясь разобрать хоть словечко. Уже давно, очень — очень давно Оланна проводила маму в комнату, и следом зашел доктор Патель. От перца у Угву слезились глаза. Он вспомнил, как мама болела в прошлый раз, как она кашляла, кричала, что у нее немеют ноги, а дибиа велел ей сказать злым духам, чтобы отступились от нее. «Скажи им, что твое время еще не пришло! Gwa ha kita, скажи сейчас же», — повторял он.

— Угву! — окликнул Хозяин.

Гости уже пришли. Угву поспешил в гостиную и машинально взялся за дело — подавал орехи кола и жгучий перец, откупоривал бутылки, раскладывал лед, раздавал дымящиеся миски перцовой похлебки. Потом уселся на кухне, пытаясь представить, что происходит в комнате. Из гостиной несся голос Хозяина: «Жечь государственную собственность нельзя, никто и не спорит, но вводить войска и убивать во имя порядка?! Люди тив умирают ни за что. Ни за что! Балева выжил из ума!»

Угву не знал, кто такие люди тив, но при слове «умирают» вздрогнул. «Твое время еще не пришло, — прошептал он. — Не пришло».

— Угву! — В дверях кухни стояла Оланна.

Угву соскочил с табуретки.

— Мэм?

— За маму не беспокойся. Доктор Патель сказал, что это инфекция и она поправится.

— Уфф! — На душе у Угву так полегчало, что он боялся шелохнуться, как бы не взлететь на воздух. — Спасибо, мэм!