народ сложил сие: Бог на всякую душу посылает. Дал Бог рот — даст и в рот. Дал Бог роток — даст и хлеба глоток.

Не волнуйся, не тревожься обо мне: все мы в Руце Господней. Молюсь я мало… лень?! Но… «Верую, Господи, помоги моему неверию!»743

Приложения

Куликово поле

(Редакция января-февраля 1942 г.)

1

10. I.42 8 вечера

Писано в январе 1939 г. Посвящаю Оле, урожд. Субботиной

Куликово поле — рассказ следователя

I

Скоро семь лет, как выбрался я _о_т_т_у_д_а, и, несмотря ни на что, крепко верю, что испытание скоро кончится. Нет, не «мировые события»… — они скорее могут нагнать уныние, — а укрепляет меня некий «духовный опыт», хотя духовного во мне мало, как, вообще, в интеллигенте нашего с вами времени. Опыт мой — опыт маловера: дай ощупать. И Христос снизошел к Фоме. Сказано — «могий вместити…»1 — но огромное большинство не может, и им подается помощь. Живя там, я искал знамений и откровений, и когда жизнь наталкивала на них, — _о_щ_у_п_ы_в_а_л, производил как бы следствие. В _э_т_о_м, как и в привычно-земном, предмет расследования — человеческая душа, и следственные приемы те же… ну, с поправкой на «неизвестное». А в уголовных делах, думаете, все известно? Не раз в практике следователя чувствовал я влияния темных сил, видел порабощенных ими и, что гораздо реже, духовное торжество преодоления. Знамения _т_а_м_ были, несомненно. Невиданное страдание народа невольно дополняло знаменные явления, но _з_е_р_н_о_ истины неоспоримо. Да как же не дополнять, не приукрашивать, не хвататься за попранную Правду! Расстаться с Правдой народ не мог, чувствуя в ней источник жизни, он призывал ее, он взывал, и ему подавались _з_н_а_к_и. Помните — обновления куполов, икон. Это и здесь случалось, и «разумного» объяснения ни безбожники, ни научного толка люди никак не могли придумать: _э_т_о_ — вне опыта. В России живут сказания, и ценнейшее в них — неутолимая жажда Правды и нетленная красота души.

Как маловер, я применил к «явлению», о чем скажу сейчас, прием судебного следствия. Много лет был я следователем в провинции, знаю людские качества, и «психозы толпы» мне хорошо известны. В моем случае «толпы» нет, круг показаний тесный, главные лица — нашего с вами толка, а из народа только один участник, и его показания ничего сверхъестественного не заключают. Особенно знаменательное в «явлении», это — духовно-историческое _з_в_е_н_о… звено из великой цепи родных событий, из далей — к ныне, свет из священных недр, коснувшийся нашей тьмы.

Первое действие — на Куликовом Поле.

Куликово Поле… — кто же о нем не слышал! Великий Князь Московский Димитрий Иванович разбил Мамая, крепко шатнул Орду, потряс давившее иго тьмы. А многие ли знают, где это Куликово Поле? Где-то в верховьях Дона..? Немногие уточнят: в Тульской губернии, Да, почти на стыке ее с Рязанской, от Москвы триста с небольшим верст, неподалеку от станции Астапово, где трагически умирал Толстой, в тургеневских местах, знаемых по «Запискам охотника», — Красивая Мечь, Лебедянь… Но кто удосужился побывать, _о_щ_у_п_а_т_ь, где, по урочищам, между верховьями Дона и Непрядвой, свершилось великое событие?[346] Из тысяч не набежит и сотни, не исключая и местных интеллигентов. Мужики еще кой-что расскажут. Воистину, — «ленивы мы и нелюбопытны»2. Я сам, прожив столько лет в Богоявленске, по той же Рязанско-Уральской линии, в ста семнадцати верстах от станции «Куликово Поле», мотаясь по уездам, так и не удосужился побывать, воздухом давним подышать, к священной земле припасть, напитанной русской кровью, душу собрать в тиши, под кустиком полежать, подумать… Как я себя корю, что мало узнал Россию, не изъездил, не исходил. Не знаю ни Сибири, ни Урала, ни заволжских лесов, ни Светло-Яра… ни Ростова-Великого не видал, «красного звона» не слыхал, единственного на всю Россию!.. Мудрый ростовец, купец Титов, рассказывали мне, сберег «непомнящим» этот «аккорд небесный», подобрал с колокольными мастерами для музея… — цел ли еще «аккорд»? Не видал Туркестана, завоеванной нами гробницы Тамерлана, не побывал и на Бородинском поле, в Печерах, в Изборске, на Белоозере… не знаю Киева, Пскова, Новгорода-Великого, ни села Боголюбова, ни Дмитровского собора, облепленного зверями, райскими птицами-цветами, собора XI века, во Владимире-на-Клязьме. Ни древнейших наших обителей не знаем, ни живописнейших рек, ни летописей не видали в глаза, даже родной истории не знаем путно, ни мифологии, ничего. Иваны-Непомнящие какие-то… Сами, ведь, иссушали свои корни, пока нас не качнули, — и как качнули! Знали избитую дорожку — «По Волге», «на Минерашки», «в Крым». И, разумеется, «за границу». Народных учительниц возили даже и сим гордились: это же так необходимо — «для просвещения»! Ну, вот и домотались. В чужие соборы шли, все галереи истоптали, а «Икону» свою открыли перед самым провалом в ад. Проснешься ночью, станешь перебирать, всякие запахи вспомянешь… — да как же ты Север-то проглядел, погосты, деревянную красоту поющую — церквушки наши..! А видел ли российские каналы — великие системы, молился ли в часовенке болотной, откуда родится Волга? А что же в подвал-то не спустился, не поклонился священной тени умученного патриарха Гермогена?3 А как же…? Не спорьте, это кричит во мне, а если кричит — правда. Той же правдой лежит во мне и Куликово Поле.

Попал я туда случайно. Нет, не видел, а чуть коснулся: «явлением» мне предстало. Было это в 26 году. Я тогда с дочерью ютился в Туле, под чужим именем: меня искали, как «кровопийцу народного». И вот, один мукомол-мужик, из Старо-Юрьева, под Богоявленском, как-то нашел меня. Когда-то был мой подследственный, ни в чем совершенно неповинный, попавший в трагическую петлю. Я его спас от каторги. Он перебрался со старого гнезда, — тоже, понятно, «кровопийца», — и жил у станции Волово, по дороге к Туле. Как он прознал, где я..? Написал знакомому туляку — «доставь спасителю моему»; и я получил записку: «по случаю голодаете, как слыхать, прибудьте екстренно, оборудуем». Приехал я в Волово, в замызганной поддевке, мещанином. Было в конце апреля, только березки запушились. У него-то и повстречал участника «действия первого». Тот ютился с внучатами у того «кровопийцы»-мукомола, дальнего по родне, бросил службу в имении, отобранном под «совхоз», где прожил почти всю жизнь, — таки-доели! — был уже очень слаб, все кашлял, после и помер вскоре. И вот, от него-то и слышал я…

Случилось _э_т_о_ в 25 году, по осени. Василий Сухов — почему-то все его звали Васей, хоть он был седой, благообразный и положительный, только в