воспринял духом, стал с большой ответственностью активно мне помогать, отдаваясь работе полностью; мне нравился его независимый характер, энергия, воля; послали его на Украину в Капустин Яр за футеровочным кирпичом для котлов, и с этим заданием он отлично справился.

Это не имеет никакого отношения к делу, но раз вспомнилось, не хочется проходить мимо; в бухгалтерии завода работала красивая женщина с чёрными глазами, они оживляли её смуглое и очень приятное лицо; куда бы она ни пошла, мужчины исподволь поглядывали на неё, а ещё, бывало, пялились на неё так, что подруги даже немного «тревожились». Однажды она зашла в котельную, чтобы подписать у начальника акт на списание спецодежды; на ней была жёлтая блузка с вызывающим вырезом и голубые джинсы, которые плотно обтягивали фигуру; Митченко из глубины котельной шёл к ней своей морской походочкой, посматривая зорко прищуренными глазами шкипера; подошёл, достал из кармана авторучку, но она не писала; женщина спросила без задней мысли: «У тебя паста кончилась»; посмотрев на нее пристально, начальник котельной, обладавший прекрасным чувством юмора, сказал: «Нет, вот как раз-то у меня паста не кончилась»; лицо у женщины покраснело, она чуть смутилась; акт был подписан моей авторучкой.

IV

Делай, что должно,

и пусть будет, что будет!

Лев Толстой

Во всех заводских цехах принудительная вентиляция не работала; летом из-за сильной ростовской жары и горячего пара, который выбивался из-под сильно деформированных крышек пропарочных камер, температура поднималась до 40 градусов; проектом не было предусмотрено открывание окон (должна была работать вентиляция, которая неисправна и не работала), поэтому бетонщики выбивали стекла в окнах, чтобы хоть немного охладить помещение. Мне вспоминались металлургические корпуса КРАЗа, которые мы строили; там проектировщиками и строителями было всё сделано по уму, летняя жара не мешала нормально работать, никто стёкла не разбивал. Здесь же, когда наступил ноябрь с холодными степными ветрами, в цехах постоянно гуляли сквозняки, рабочие простужались и болели, брали больничный; поэтому посты формовки ж/б изделий оставались неукомплектованными, а иногда даже срывалась работа целых смен, план не выполнялся. Вначале я воспринимал заболевания как данность – люди просто болеют и это нормально; но бывая в бригадах, заметил, что рабочие плохо одеты, часто по-летнему: туфли на тонкий носок, летняя спецовка, рубашка, кепка – и это в цехах, где температура низкая, ведь на улице мороз; я поговорил с бригадирами и ИТР, предупредил о снижении премиальных из-за большого количества больничных листов; сам, по сибирской привычке, одевался хорошо, помня английскую поговорку «Нет плохой погоды, есть плохая одежда»; однако вскоре и меня добили сквозняки, а также постоянный переход из цеха на территорию и в следующий цех; простудился, слег с высокой температурой, врач определил грипп; когда через несколько дней благодаря интенсивному лечению температура стала нормальной, я, зная дичающую обстановку тех дней в цехах, решил дома написать заводские «Оргтехмероприятия» с подробным перечнем проблем, которые знал наизусть; понимал, что без выполнения нужных мероприятий выйти на плановые показатели невозможно; лёжа в постели, приходилось долго раздумывать, раскидывать карты, как говорят гадалки, чтобы за десять больничных дней окончить подробный перечень мероприятий; на работе отпечатали, получилось 25 страниц документа, который я согласовал без замечаний с руководством треста ДСМ; правда, равнодушный к делу директор Косолапов выразил сомнение в реализации этих планов; да я и сам понимал, что на практике задача окажется трудновыполнимой, если выполнимой вообще.

V

Еще при первом разговоре с директором, чтобы внести полную ясность в наших взаимоотношениях, я сказал, что работать буду только главным инженером, намекнув, что на директорство не претендую; но для Косолапова это были только слова, мало ли каких слов не бывает, возможно, так думал он, ведь на него сильно давило начальство; существовал и другой, неприятный для директора нюанс: оклады у нас были одинаковые – 220 рублей; но в отделе труда и зарплаты мне объяснили, что как кандидат наук по закону я имею право на надбавку к окладу 100 рублей; я стал получать 320 руб., директор – 220 руб.; возможно, эта разница в окладах его задевала; конечно, для меня 320 руб. были не те 504 руб., которые я получал в Красноярске, но все-таки не 220.

Директора распекали на трестовских планёрках за безответственность и невыполнение плана; когда я однажды после такой планёрки спросил о судьбе наших требованиях к тресту, он, глядя на меня, безвольно махнул рукой и отошёл в сторону; при этом я заметил, что его потухшие глаза глядели на мир тускло и с угрюмым равнодушием; вскоре, всегда настроенный на пессимизм, директор стал ещё более хмурым и неразговорчивым, глаза его неопределённо смотрели вперёд, как будто не видя ближайших предметов; из-за привычки болезненного пристрастия к вину, слишком глубоко вкоренившейся, чтобы её можно было изменить, Косолапов совсем потерял интерес к делам; а далее произошло вот что: однажды утром, приехав на завод, я узнал, что директора освободили от работы, сняли; оказалось, накануне он попался трестовскому руководству пьяным прямо в рабочее время, больше его я никогда не видел; не предполагал тогда, что это только начало последующей директорской чехарды.

VI

       Далее я хочу рассказать нечто весьма простое, но не лишенное удивления, – сразу о пяти директорах нашего завода, которые в течение всего лишь одного года приходили один за другим и, не сделав ничего путного, основательного, покидали «больное» производство; и, главное, бросали рабочий коллектив на произвол судьбы; я уверен, что в брежневские времена подобных примеров было много.

Уже на следующий день главного инженера треста ДВС Владимира Ивановича Кузнецова назначили директором завода; это был опытный сибирский строитель лет пятидесяти пяти, ранее работавший в п/я 9 (знаменитая секретная Красноярская «девятка»). Солидный мужчина высокого роста с широкими плечами, спокойный, вежливый, тактичный, доброжелательный и уважительный к людям; трудолюбивый по натуре, он хорошо начал исполнять директорские обязанности; с ним сложились нормальные отношения, мои действия он одобрял, поскольку знал о тяжелом финансовом положении завода, отсутствия средств даже для ремонта сгоревших электромоторов, перерасходе зарплаты и других несчастий.

Кузнецову было известно, что ещё при Косолапове я, работая в должности главного инженера, фактически стал хозяином на заводе; Владимир Иванович мне импонировал, нравился и, думаю, не ошибусь, если скажу, что и я пришёлся ему по душе; мы принялись за работу, стараясь в непростых условиях организовать производство; моя работа требовала, чтобы я отдавал ей всё своё время и силы, и он поддерживал меня, когда приходилось освобождать от работы некоторых ИТР, поскольку также как и я удивлялся тому количеству глупостей, просчётов и банальной бездарности, неподготовленности