непонимание, Галя решительно заявила: «Можешь возвращаться в Красноярск, а я с детьми никуда не поеду, Саша и Кирилл будет учиться в школе на 37-й линии»; как говорится «Дети – самое действенное орудие женского террора». Мы разругались, я ушёл из дому и сел в скверик, чтобы ещё раз всё обдумать.

Истинных причин неприятия Красноярска Галя не указывала и, вообще, скрытность – это семейная черта и Гали, и её матери, а также, я подозревал, и бабушки, которая в войну и позже воспитывала Галю вместо матери, и которая бросилась под поезд, когда Галя была уже школьницей. Мне пришлось задуматься и, конечно, я знал её доводы, хотя она и не высказывалась, и они сводились к следующему: во-первых, все годы, что мы жили в Красноярске, Галя и дети проводили летнее время на Чёрном море вдали от Красноярска в пионерлагере, где она работала воспитателем; но это для неё могло скоро кончится – не имея связи с руководством, ей могли легко отказать (желающих всегда много) в этой хорошей и для неё и для детей работе, которая нравилась и к которой она привыкла; во-вторых, Саша воспитывался у бабушки, а когда он жил с нами в Красноярске, она и дед часто приезжали и подолгу гостили у нас; Галя к этому привыкла, хотя я и настаивал, чтобы Саша воспитывался в нашей семье, но переубедить её не мог; в-третьих, повлияла тяжёлая нервная болезнь Гали, которая случилась полтора года назад – у неё внезапно началась сыпь буквально по всему телу от шеи до пят, и приходилось ежедневно зимой нам вдвоём ездить в центр города и посещать кожный диспансер, где делали мучительные процедуры; а дома я и Кирюша наносили мазь белого цвета на всё тело, Галя терпела боль, пока мазь высыхает и боль отступает; только через два зимних месяца, когда она всё время была на больничном, раздражение кожи прекратилось; причина этой болезни не ясна, но, возможно, Галя думала о перемене климата; в-четвёртых, в Ростове проживали родные, куча её родственников, подруги и друзья, а также моя сестра Ольга с сыном Денисом; в-пятых, Галя видела, что её мать всегда хорошо ко мне относилась и думала, что и в дальнейшем конфликтов не будет (как она ошибалась, об этом будет в следующей главе); в-шестых, она считала, что мы можем жить в коммунальной квартире с её родителями, занимая пустовавшую большую комнату, в которой временно не жила хозяйка – ученица умершей преподавательницы, оставившей ей комнату. Все эти доводы, в т.ч. благосклонное отношение тёщи ко мне можно было учитывать, но как показала дальнейшая жизнь, почти всё это, к сожалению, оказалось фикцией.

Теперь я задумался о наших потерях в Красноярске и моих перспективах в Ростове; у меня в КПИ и у Гали в школе была хорошая работа и высокая по любым меркам зарплата; нас ценило руководство, коллеги, хорошая квартира в лучшем и наиболее экологически чистом районе города, меня знали в городе, я знал многих; для детей в Красноярске были хорошие условия жизни, включая великолепную природу окрестностей. Я долго жил и работал в Красноярске, и, как теперь понимаю, меня можно было назвать красноярцем, в том числе и по складу характера, однако в последнем я мог признаться себе лишь недавно. Снова переговорил с Галей, рассказал о её и своих доводах, но её ответ был таким же, как прежде, категоричным, и я, прожив с ней восемь лет, знал, что она пойдёт на всё, поскольку её характер – это гремучая смесь горцев и казачества. Мне пришлось делать выбор, а решающим для меня была судьба детей; «Судьба не приносит нам ни зла, ни добра, она поставляет лишь сырую материю того и другого и способное оплодотворить эту материю семя. Наша душа более могущественная в этом отношении, чем судьба, использует и применяет их по своему усмотрению, являясь, таким образом, единственной причиной и распорядительницей своего счастливого или бедственного состояния» (Монтень). Я представлял, что станет с детьми, учитывая вечный антагонизм между дочерью и матерью, всегда неуступчивыми между собой; ссорились и подолгу даже не разговаривали друг с другом – короче, два одинаковых характера; был ещё вариант: уехать на время, рассчитывая на то, что Галя одумается и вернётся, но экспериментировать, опять же ради детей, мне не хотелось; долго я отказывался переехать, но ей, на свою беду, удалось-таки уломать меня. Семья – защита и опора человека; чтобы строить семейные отношения, нужен талант, хороших крепких семей очень мало.

Итак, после многолетнего пребывания в Красноярске, обстоятельства побуждали возвращаться в Ростов; я согласился, чтобы мы переехали, Галя уехала с детьми на море, а я остался в Ростове. «О, если бы человек мог чуть-чуть заглянуть в недалёкое будущее!».

XI

В Ростове начал подыскивать работу с гарантией получения квартиры; написал резюме, приложил к нему выписку из трудовой книжки и сначала отправился в Ростовский «Промстройниипроект»; директор предложил должность зам начальника отдела с небольшим окладом, но очередь на жильё была большой и это меня не устраивало; то же самое – в «Ростовптицепромпроекте», где главным инженером работал наш выпускник РИСИ; побывал на приёме у начальника «Главростовстроя», который предложил должность главного инженера СМУ «Жилстрой», но квартиру не обещал. В РИСИ идти было бесполезно, там преподаватели ждали жильё десятилетиями, а некоторые за это время умирали. Что делать?

Решил я посоветоваться с бывшим нашим преподавателем Ющенко Константином Алексеевичем, который был на целине и который очень хорошо ко мне относился; теперь он работал директором института «Ростовводоканалпроект» и в это время находился в обкомовской больнице на профилактическом лечении; пришёл к нему, он был рад меня видеть; я рассказал о своей проблеме и безрезультатном поиске работы; К.А., подумав, сказал: «Толя, сходи к Станиславу, он тебя и ребят из вашей «легендарной» группы наверняка помнит, да и вообще, обратись к нему, ты же ничего не теряешь».

Мой бывший институтский преподаватель Станислав Николаевич Сабанеев, впоследствии декан, ректор РИСИ, 1-й секретарь горкома партии, теперь работал председателем облисполкома Ростовской области (по-современному, губернатор); его кабинет находился в восстановленном из-за поджога немцами здании часового завода; после рабочего дня, часов в семь, я вошёл в приёмную, секретарь-мужчина средних лет сказал, что С.Н. занят; я написал записку и попросил передать ему; через минуту зашёл в большой кабинет; С.Н. встал из-за стола, пошёл мне навстречу, улыбнулся, мы поздоровались; я передал ему только недавно вышедший толстый фотоальбом «Красноярский край» и по его просьбе стал рассказывать о себе и ребятах нашей группы, которых он помнил по