пики, барабаны.

Плащ пурпурный златом шит —

Щёголь трубкою дымит —

Пусть себе мужлан шумит!

Шляпки, алые жакетки,

Пух лебяжий — две кокетки

Смотрят… на мартышку в клетке.

Домик, слуги у ворот,

За оградой сад цветёт.

Плющ, оконный переплёт.

Лютню обнял сельский франт,

Рядом — с флейтой музыкант —

Серый бархат, алый кант.

Рынок, толпы, кавардак —

Шарлатан собрал зевак —

Пыль столбом от пьяных драк.

Кавалеры в голубом,

Шляпы шиты серебром —

Шум за карточным столом.

Пёстрый ряд одежд старинных —

Жёлто-красных, тёмно-винных;

Ивы вдоль каналов длинных,

Гладь воды среди лугов —

Баржи, пятна парусов

Близ пасущихся коров.

Кейп червонно-золотистый,

Тенирс нежно-серебристый,

Поттер ясный и лучистый —

Красок чистых ликованье,

Серых туч очарованье,

Светлый образ мирозданья!

Бархата голубизна,

Шёлк янтарный, в цвет вина —

Ни святых, ни старцев чинных

У голландцев на картинах.

Перевод А. Круглова

Призрачные паруса

Как тени, мчатся паруса,

Как облаков клочки,

Свет отразят, нырнут во мрак,

Воздушны и легки —

Там, где проложит им луна

Сребристый путь меж волн,

Иль солнца жар слепящий

Царит, величья полн.

Как тени, мчатся паруса,

Как клочья серых туч,

Летят по ветру мимо скал,

Где грохот волн могуч.

Откуда мчатся и куда —

В какой конец земли?

Иль это призраков чреда

Мне грезится вдали?

Как тени, мчатся корабли,

Расправив паруса,

Но сер их цвет — где флаги,

Где гордая краса?

Ни ярких красочных огней,

Ни пушечной пальбы —

Плывут они в молчаньи,

Посланники судьбы.

Как тени, призраки бегут

И тают на глазах,

Надежд былых уносят груз

На серых парусах.

Лети во тьму, забвенья флот,

Возьми печаль с собой —

Туда, за скалы, где ревёт

И пенится прибой!

Перевод А. Круглова

Dante Gabriel Rossetti (1828–1882)

The Blessed Damozel

The blessed damozel lean’d out

From the gold bar of Heaven;

Her eyes were deeper than the depth

Of waters still’d at even;

She had three lilies in her hand,

And the stars in her hair were seven.

Her robe, ungirt from clasp to hem,

No wrought flowers did adorn,

But a white rose of Mary’s gift,

For service meetly worn;

Her hair that lay along her back

Was yellow like ripe corn.

Her seem’d she scarce had been a day

One of God’s choristers;

The wonder was not yet quite gone

From that still look of hers;

Albeit, to them she left, her day

Had counted as ten years.

(To one, it is ten years of years.

Yet now, and in this place,

Surely she lean’d o’er me-her hair

Fell all about my face….

Nothing: the autumn-fall of leaves.

The whole year sets apace.)

It was the rampart of God’s house

That she was standing on;

By God built over the sheer depth

The which is Space begun;

So high, that looking downward thence

She scarce could see the sun.

It lies in Heaven, across the flood

Of ether, as a bridge.

Beneath, the tides of day and night

With flame and darkness ridge

The void, as low as where this earth

Spins like a fretful midge.

Around her, lovers, newly met

’Mid deathless love’s acclaims,

Spoke evermore among themselves

Their heart-remember’d names;

And the souls mounting up to God

Went by her like thin flames.

And still she bow’d herself and stoop’d

Out of the circling charm;

Until her bosom must have made

The bar she lean’d on warm,

And the lilies lay as if asleep

Along her bended arm.

From the fix’’d place of Heaven she saw

Time like a pulse shake fierce

Through all the worlds. Her gaze still strove

Within the gulf to pierce

Its path; and now she spoke as when

The stars sang in their spheres.

The sun was gone now; the curl’d moon

Was like a little feather

Fluttering far down the gulf; and now

She spoke through the still weather.

Her voice was like the voice the stars

Had when they sang together.

(Ah sweet! Even now, in that bird’s song,

Strove not her accents there,

Fain to be hearken’d? When those bells

Possess’d the mid-day air,

Strove not her steps to reach my side

Down all the echoing stair?)

“I wish that he were come to me,

For he will come”, she said.

“Have I not pray’d in Heaven? — on earth,

Lord, Lord, has he not pray’d?

Are not two prayers a perfect strength?

And shall I feel afraid?

When round his head the aureole clings,

And he is cloth’d in white,

I’ll take his hand and go with him

To the deep wells of light;

As unto a stream we will step down,

And bathe there in God’s sight.

We two