– Я тоже слышал про вражду двух племен, только мне эту историю рассказывали немного по-другому, – вставил я. – А вам не попадались по пути абанда?

– В ту пору благодаря Кумпане мне удалось избежать встречи с ними. Не слишком приятные люди. Да вы и сами вчера их видели. Между прочим, они очень похожи на ваших носильщиков, на первый взгляд и не отличишь, абанда перед вами или дабанда, ведь оба этих народа, вне всяких сомнений, являются родственными, они даже говорят на одном диалекте арабского языка.

– Как же вам удалось ускользнуть от них? – спросил я, оставив слова Аркла без внимания.

– Днем мы прятались, а передвигались по ночам. В безлунные ночи мы довольствовались сиянием звезд, но даже их порой скрывали туман и облака. Однако старого Кумпану это ничуть не волновало; казалось, он знает эту местность как свои пять пальцев. Он запросто поднимался по крутым горным тропам, видя в темноте как кошка и карабкаясь не менее ловко. Я шел за ним, привязанный к его запястью веревкой, поэтому мы осмеливались говорить лишь шепотом. Пару раз мы довольно близко подобрались к деревне, настолько, что могли разглядеть собравшихся вокруг костра людей. Нас чуть не выдали собаки, залившиеся громким лаем. Но к счастью, хозяева, должно быть, решили, что те унюхали шакала или гиену и не обратили на поведение псов никакого внимания.

Утром третьего дня мы подошли к самому краю кратера и могли уже больше не опасаться племени абанда. Но тут возникла другая загвоздка: возле расщелины в скале, сквозь которую мог протиснуться лишь один человек, стояли стражи племени дабанда. Они, разумеется, преградили нам проход, удивленно разглядывая меня: должно быть, впервые увидели белого человека. Кумпану они узнали (думаю, они его ждали), потому что говорили со стариком дружелюбно и почтительно. Они все вместе что-то долго обсуждали, но меня поучаствовать в беседе не пригласили. В результате нас продержали там ровно сутки, отправив посланников к жрецам и членам так называемого Совета Энгои. На рассвете посланники возвратились и велели нам идти в город, расположенный на краю леса, что рос вокруг озера. В сопровождении нескольких стражников мы отправились туда по прекрасной земле, как видно совершенно не страдающей от засухи. Разнообразие ландшафта поражало воображение. Сначала мне на ум пришли земли, омываемые Рейном; продвигаясь дальше, я вспомнил о Неаполе и, наконец, об островах южных морей. Меж тем мы подошли к окраине леса, который обрамлял священное озеро, куда, как мне объяснили, не ступала нога ни одного смертного.

– То есть вы этого озера не видели?

– Пару раз за деревьями мелькнула темная и мрачная водная гладь с островом посередине. К вечеру мы пришли в деревню с круглыми и квадратными хижинами, некоторые из них окружали сады. Меня доставили в большой квадратный дом с примыкающим к нему двором. Вскоре я догадался, что, так сказать, попал под арест.

Ко мне в сопровождении Кумпаны пришел какой-то чернокожий человек. В хижине было темно, и я не видел его лица. Он назвал себя жрецом Энгои и довольно неприветливо поинтересовался целью моего визита. Каково же было его удивление, когда я бегло заговорил по-арабски. Прибегнув к обману, я рассказал, что давно хотел увидеть его страну: дескать, я белый негоциант, который просто мечтает начать тут торговлю, желая заодно познать мудрость народа дабанда, и все в таком духе. Он ответил, что по закону меня, как и любого чужака, следует сжечь живьем, но так как они ждут появления белого человека, каковым вполне могу оказаться и я, то решение останется за Энгои. А пока что я буду считаться их пленником. Жрец предупредил, что если я покину пределы двора, то меня тут же схватят и убьют.

Так я лишился свободы. Десять дней я просидел в этой ужасной хижине за высокой оградой и, кажется, только и делал, что ел от пуза (ибо кормили пленника превосходно), всячески стараясь отогнать терзающие меня сомнения и тревогу. Я чувствовал близость той, которую искал, и все же сейчас она была от меня дальше, чем тогда, в Лондоне. Кроме того жреца, больше никто меня не навещал, время проходило однообразно, и часы тянулись бесконечно. Казалось, еще немного, и я лишусь рассудка. Меня даже начали посещать мысли о самоубийстве: все, что угодно, лишь бы только покинуть наконец ненавистную хижину и опостылевший двор. Я уже подозревал, что стал жертвой какого-то рокового недоразумения.

Однажды вечером, когда мне стало совсем худо, меня впервые за долгое время посетил старый проводник Кумпана, который, судя по тому, как с ним обращался жрец, оказался в племени важным человеком. Он спросил, чего я хочу больше всего на свете и достанет ли у меня храбрости исполнить свое сокровенное желание. Я ответил, что желаю говорить с неким божественным созданием, которое уже являлось ко мне в видениях, с той, что зовется Тенью и живет на острове посреди озера. Старик совсем не удивился; наоборот, похоже, он ожидал услышать именно это.

«Когда взойдет луна, – объявил Кумпана, – выходи из хижины и смело ступай в темный лес. Тебе не дадут заблудиться, проводят к самому озеру, где ты, быть может, встретишь ее. Что тогда случится, я не знаю. Однако имей в виду: вполне может статься, что ты умрешь. Если боишься, я выведу тебя обратно из страны дабанда, но учти: больше никогда уже в этой жизни к тебе не явится та, которую ты ищешь, ни во сне, ни наяву. Так что сперва подумай хорошенько».

«Тут и думать нечего, – ответил я, – я пойду в лес».

«Энгои в тебе не ошиблась. Можешь поговорить с нею, если вы встретитесь, но будь осторожен, не вздумай к ней прикоснуться. Помни: ты должен быть очень осторожен». Сказав это, старик поклонился и ушел.

В назначенное время я покинул хижину, сжимая в руках винтовку. Оружие дабанда у меня не отобрали – быть может, просто не знали, как им пользоваться. Ворота ограды были не заперты, а стражники оставили свой пост. Я выбрался наружу и по тропинке пришел к окраине леса. Под сенью деревьев сгущалась тьма, и я остановился, не зная, в какую сторону повернуть. Вдруг ко мне скользнули какие-то тени. Я не мог толком разглядеть их, а они не проронили ни слова. Тени сии ни разу не коснулись меня, но я постоянно чувствовал, как нечто будто бы подталкивает меня, и пошел вперед в окружении таинственных проводников.

Признаюсь, мне было страшновато. Я воображал, что мои спутники – не люди, а лесные духи или привидения, призраки давно умерших обитателей здешних мест, решившие невесть почему вернуться. Мне стало не по себе, и я попытался было заговорить с ними, но не получил ответа, только почувствовал на губах прикосновение холодных пальцев, словно бы призыв к молчанию. Я призадумался и сказал себе: «Безумец, куда привела тебя погоня за мечтой, преследовавшей тебя все эти годы? Возможно, вместо прекрасной женщины из видений ты найдешь здесь обагренного кровью африканского идола, некого дьявольского вида истукана, которому тебя принесут в жертву».

При этой мысли по спине у меня побежали мурашки, и, честно говоря, Квотермейн, если бы я знал дорогу, то, пожалуй, со всех ног бросился бы прочь. В этом последнем испытании вера моя оказалась слаба. Однако отступать было поздно, так что мне предстояло рискнуть жизнью, о чем честно предупредил таинственный старик.