как на чудо, и ходила за ним по палубе, не в силах оторвать взгляд. Саске же больше заинтересовала печать, он даже по-тихому листок забрал. А потом украдкой его рассматривал, стоя за спинами матросов.

Некоторые виды печатей вели себя, словно переводные картинки: при подаче в них чакры сходили с бумаги, оставляя чистый лист, к сожалению, уже непригодный для качественного фуин из-за отпечатка, похожего на истончившуюся по форме «рисунка» бумагу.

Харуно не сильно выделялась на общем фоне, если бы в отличие от остальных

не попросилась покататься, когда с этим предложением Наруто обратился ко мне.

Хатаке стоял неподалеку с видом полнейшего безразличия, и только благодаря эмпатии я смог засечь заинтересованность, переходящую в любопытство, а после — в достаточно сильное недоумение.

Наше маленькое шоу чем-то не укладывалось в картину мира Собакина, и это его сильно напрягало.

Я так задумался над реакцией Хатаке, что поначалу не сообразил, в чем дело, и даже подумал — ослышался, а Наруто с радостью дал печать, подал Сакуре руку и призвал ту самую мелочь-альбиноса. Да только сейчас она уже была размером с обычного дельфина. Но всё так же розовела от сильных эмоций.

На кой черт Сакура взяла с собой в страну вечных снегов купальник? Но потом вспомнил о горячих источниках, которыми славились предгорные районы, и стало немного стыдно за предвзятость. Совсем чуточку. Я взрослый, имею право быть неправым и не признавать этого.

— Фуф, — я громко выдохнул, подумав: «Такой себе из меня взрослый».

— Розовая девушка на розовом дельфине! — таращился режиссер на Харуно. — Не знаю, что это будет за фильм, но я его сниму!

После мига замешательства я прикрыл рот рукой, чтобы скрыть смешок, потому что прозвучало это как вступление к будущему порнофильму.

Режиссер явно что-то заподозрил, оттого состроив самое одухотворенное выражение лица, на которое был способен, я сказал, будто ни к кому не обращаясь:

— Если нет легенд с такими персонажами, их всегда можно выдумать. Ведь так, Нагиса-сан?

Взгляд режиссера был полон одобрения.

— Рассуждаете, как творец!

— Я писатель. Как говорят, — я хихикнул, — широко известный в узких кругах.

Шутливо кольнув на тему самонадеянности, Нагиса Синдо попросил рассказать о том, что я уже написал, и даже выказал желание купить мои книги, когда окажемся в порту. Но стоило начать описывать сюжет Хоббита, как режиссер резко переменил мнение и попросил не рассказывать, что было дальше. Синдо сознался, что дело в испуге. Он испугался, что мои истории могут сбить его с мысли, с собственной колеи, но взялся прочесть детские сказки. И не просто так, а прочесть и найти слабые места. А мне он выдал сценарий. Скорее всего, это какая-то проверка, потому что оценить уровень по сказочкам - задача нетривиальная. Можно ли оценить талант Пушкина только по «Лукоморью», не читав, к примеру, «Онегина»? Нет. А выводы относительно моих талантов сделать еще сложнее, я ведь плагиатор, лишь своими словами пересказываю понравившиеся истории самых разных авторов. Да и опыта у меня меньше, чтобы советы давать такому, как Синдо-сан. Взяв скрепленные бечевкой листы, я хотел что-то еще рассказать режиссеру, но приятный разговор пришлось оперативно свернуть, потому что Хатаке достаточно громко поинтересовался у Наруто, что я потребовал в обмен на свой клановый призыв.

Кажется, меня опять пытаются при всех выставить в дурном свете!

Предчувствуя очередную разборку, я повернулся к нашему «славному командиру», но прежде ему успел ответить Наруто.

Узумаки, недоуменно уставился на Какаши и возмущенно выпалил:

— Ничего, даттебайо! Нам Дельфины дали призыв, потому что мы им помогли!

— Вот как… — насмешливо протянул Хатаке. — И в чем помогли?

— А вот это вам знать не положено, Хатаке-сан, — влез я прежде, чем Наруто ляпнул что-нибудь еще. — Да и не думаю, что у вас есть допуск к такой информации.

А вот это Собакина задело за живое, хоть он и удержал лицо. Еще бы, он же мнит себя допущенным во все тайны, а я ему так ощутимо по носу щелкнул.

— Я элитный джонин и бывший капитан АНБУ, — надменно процедил Хатаке, с неприязнью глядя на меня, — Третий дал мне максимальный допуск…

— Третий давно мертв, — спокойно парировал я. — Да и вы уже не первый год не капитан АНБУ, и какой там у вас допуск, я не знаю. Никаких бумажных подтверждений не видел и от Цунаде-самы ничего не слышал. Будет бумага — будут сведения, нет бумаги — нет информации.

Конечно же, Хатаке после моих слов долго фонтанировал возмущением, злостью, и (ну надо же!) он искренне оскорбился на такой ответ! Хотя морду состроил невозмутимого кирпича. А затем, покрутившись и не сдержавши чувств, ушел в каюту, бросив презрительный взгляд.

Меня особенно сильно рассмешила исходящая от взрослого мужика детская обида. Я нечто похожее, бывало, от Наруто чувствовал, когда тот дулся на необоснованные, как ему казалось, запреты. Например, не есть упавшие на пол яблоки, не помыв их.

Разумеется, даже будь у Хатаке наивысший доступ, я бы один хрен ему ничего не сказал, потому что дела моего клана его не касаются. Но тогда ему не было бы так обидно, как сейчас, когда я ему прямым текстом сказал, что он рылом не вышел. В смысле, не пользуется доверием начальства, не допущен до тайн да и вообще не пойми кто.

Про годы сказал за тем же самым — чтобы намекнуть, что он уже боги знает сколько времени перестал быть большим начальником и вообще не пойми чем занимался.

Именно это и я объяснил Наруто под техникой «от ушей» (так мы в шутку называли антипрослушку), после того, как тот отозвал дельфина. Радиус техники был достаточно большим, чтобы в него попал Саске, облокотившийся на фальшборт рядом с нами. А так как я не попросил его уйти, он остался на месте. Мне нужно было его присутствие.

— Наруто, ты будущий глава клана Узумаки, — объяснял я. — Неважно, кто перед тобой — джонин, капитан твоей команды, да хоть сама Хокаге. Дела твоего клана и тем более нашей семьи их не касаются, пока они не пересекаются с интересами Деревни, и даже тогда твоя задача состоит в том, чтобы защитить свои, — я выделил это слово голосом, — интересы.

Саске заинтересованно покосился на словах «нашей семьи».

— Но он же… — робко заговорил мелкий.

Я перебил:

— Еще раз повторю —