«благодарному населению», после того как Помазанов, сжалившись надо мною и над моей клячей, отдал мне своего лысого, белоглазого коня, а сам перебрался на лазаретную линейку.

На месте сбора после атаки уцелевших юнкеров влили в наш взвод, назвали взвод сотней, и в командование ею вступил есаул Малышенко.

Так печально и трагически окончилась наша отчаянная атака. Но цели мы достигли, дошли до противника и рубили его, хоть и не все; а главное, мы выполнили свою задачу – не дали большевикам выйти во фланг и тыл нашей изнемогшей пехоте; обход мы остановили. В этот же вечер наши пехотные цепи, незаметно для противника, снялись с позиции, и, севши на подводы, уцелевшие герои Корнилова покатили к Гначбау и к дальнейшим боям и скитаниям.

И. Острецов[312]

Атака[313]

Наступает 45-я годовщина с тех пор, как казак полководец Корнилов, восставший против коммунизма, в неравной битве не победивший, а создавший стимул для подвига, во имя Отчизны и за свою идею, в последний день осады Екатеринодара – заплатил жизнью.

В этот день (мои именины!)… тучи пехоты красных охватывали левый фланг белых, чтобы окружить стальным кольцом и захватить всю корниловскую армию…

На конницу легла вся надежда спасения; приказ – атаковать пехоту!.. Два офицерских эскадрона на ходу развернулись для атаки центра; почти все всадники были командирами, водившими своих подчиненных в атаки; им знакомо чувство опасности, когда до боли в руке сжималась острая сабля; им без слов была понятна обстановка, обеспечивающая успех впереди, у опушки рощи стоящего противника, сереющую пехоту.

И ясна была необходимость сознательной жертвы, когда малодушие и паника охватили всех и когда уже в гробу лежавший Корнилов сам призывал офицеров на возвышенный, бескорыстный подвиг – пожертвовать жизнью «за други своя».

Блеснули шашки… На полудиком, быстром кабардинце полковник Рашпиль, бывший командир сотни конвоя Государя, резко вырвавшись вперед, повел за собою лаву всадников. Из бешеного галопа кони порывисто перешли в карьер, быстро увеличивая собою мишени.

Грозная сила вихревого налета конницы встречена гробовым молчанием пехоты, моментально перестроившейся, одевшись в панцирь штыков.

И вдруг… началась пляска смерти… Стройный, губительный залповый огонь открыли красные по атакующим, с дистанции шагов тридцать. Этот свинцовый концерт смерти давал, видимо, опытный дирижер – командир. Рой стальных пчел осел на всю лаву; огневая завеса отделяла всадников от противника, и металлический смертоносный дождь, казалось, остановил лаву…

Поднялся на дыбы рослый скакун-дончак и упал, а с ним есаул Дронов грузно сорвался убитым. Вторым упал Рашпиль.

Степь напилась крови убитых. Дорогой ценою вызван моральный надлом красных, оставивших позиции. Уводил их к Черноморскому вокзалу хорунжий Дронов (родной брат убитого!), Георгиевский кавалер всех степеней, за боевые отличия произведенный в офицеры в 6-м Кубанском пластунском Цесаревича Алексея батальоне.

Армия спасена! В эту ночь, с гробом Корнилова, она свободно ушла из-под Екатеринодара.

Был жуткий ночной поход… К этой ночи относится начало легенды – созданной духом армии, после перенесенных тридцати пяти боев в сорок дней насыщенной мистицизмом смерти, – будто из темноты ночной голос убитого Рашпиля рапортовал у гроба Корнилова:

– Ваш приказ – атаковать – исполнил! В составе тридцати двух убитых офицеров в ваше распоряжение прибыл!

– Состоять при мне! – был ответ из гроба…

Э. Кариус[314]

Ледяной…[315]

После нашего соединения с отрядом добровольцев, вышедших из Ростова под командованием генерала Корнилова, и переформирования таковых под водительством последнего, наш полк вошел в состав 1-й бригады Добровольческой армии, которую (бригаду) возглавил генерал Марков.

Уже почти с первых дней мы, добровольцы, от рядового до командиров, сразу преисполнились глубоким уважением к нему.

В отдаваемых им приказаниях он был резок, в выполнении – требователен. Он сам за всем наблюдал. Его можно было видеть повсюду – на самых важных участках, он был там и брал на себя руководство. Где появится генерал Марков – это означало, что именно тут пункт тяжести, и, каков бы он ни был, каким неразрешимым ни казался, он своей напористостью заставлял его преодолеть.

Добровольцы сразу поверили в генерала Маркова и шли за ним, не существовало для них преград, когда Марков шел с ними в бой, которых нельзя было бы одолеть. Казалось, что не мы, а он, титан, схватился с врагом, а мы только молчаливые зрители.

Как в дневных походах, так и в ночных передвижениях – Марков и тут, Марков и там, и слышится его резкий, повелительный голос, дающий те или другие распоряжения или указания. Его характерная фигура в белой, сильно пожелтевшей папахе, в темно-серой, штатского покроя, ватой подстеганной до колен куртке с генеральскими погонами, с плетью в правой руке, часто резко поднимавшейся с угрозой, иногда не только рассекавшей воздух, но и ложившейся по плечам, появлялась перед нами в совершенно неожиданных для нас местах, на невысоком, но крепко сложенном коне.

Мое первое соприкосновение с генералом Марковым началось уже с того момента, когда он принял в состав своей бригады наш полк, сделав нам смотр, и мы из станицы Калужской двинулись в направлении Екатеринодара, во исполнение диспозиции командования Добр-армии – выбить красных из столицы Кубани.

Должен оговориться, что положение полковой пулеметной команды, не в пример ротам или сотням в полках, было особое – она подчинялась непосредственно командиру части, и не только по «Положению» о пулеметных частях, но и по фактической огневой силе, ее начальник привлекался сплошь и рядом на совещания при предстоящих операциях или получал, наравне с командирами батальонов, указания о предстоящей задаче.

Генерал же Марков, комбригады, сплошь и рядом, через голову командира части, сам давал мне детальные указания. Он входил сам во все детали, чтобы при каждом моменте быть в курсе вопроса своей бригады. Был не только резок, требователен в отношении своих подчиненных, но также защищал интересы бригады и в высшей инстанции, не считаясь с положением лица или лиц там. Умел в нужде и защищать своих подчиненных.

Приведу характерный пример. Перед нами на походах часто мелькала плотная фигура бывшего председателя Государственной Думы Родзянко со своим окружением-свитой, которая постепенно стала расти. Вся эта свита с ним гарцевала на хороших лошадях. В адрес их со стороны добровольцев раздавались шутливые замечания. Марков иногда в их адрес также запускал витиеватые шутки, на которые он был мастер. Ругатель он также был отменный. После переходов и особенно боев Марков требовал от нас давать ему непосредственно отчет о состоянии части, интересуясь, главным образом, людским составом – выбывшие по