такого неожиданного окрика и приказа стал. В упор его расстреливает наша артиллерия, пулеметы стрекочут. Он забрасывается с нашей стороны ручными гранатами, и добровольцы облепливают его со всех сторон. В центре этой картины, вплотную к стене поезда – Марков. Его распоряжения и голос доминируют надо всем. Добровольцы делят добычу. Каждый старается добыть для себя побольше огнеприпасов. Делается все быстро. Времени нет. Надо быстрее перейти преграду – железную дорогу.

Прибыв на Дон, мы разместились в станице Егорлыцкой (мы ее называли Фронтовой), вторая бригада – в Мечетинской, там же и наше командование, а кавалерия – в Кагальницкой. Добрармия разместилась тут на широких квартирах, приводила себя в порядок, починялась и пополнялась. Наши боевые вылазки – не в счет.

В Егорлыцкой из бригады оставался наш полк, Офицерский ушел в Ростов. Ушло от нас и некоторое количество добровольцев. Были такие и у меня, но немного, несколько человек. Все они потом возвратились, кроме одного штабс-капитана Н.

Дон был свободен. Атаман Краснов установил с немецким командованием прекрасные отношения. Немцы занимали всю Украину до Ростова. У нас с ними отношений никаких – вооруженный нейтралитет, но обозы, наших раненых и больных, направляемых в Ростов, они предупредительно пропускали, называя нас «корниловцы».

Тут, почти в «мирной» обстановке, мне пришлось уже чаще встречаться с генералом Марковым в приватной обстановке, и даже раза два и за чаркой доброго донского вина.

Хочу еще отметить, что незадолго до нашего выхода во Второй Кубанский поход, завершившийся освобождением всей Кубани до берегов Черного моря, которое нас связало с Западной Европой и нашими союзниками по Великой войне (война еще продолжалась), в станицу Егорлыцкую из Мечетинской прибыло наше командование во главе с генералами Алексеевым и Деникиным.

В станичное правление были приглашены для выслушивания доклада офицеры командного состава. Мы расселись против стола, за которым сидели (лицом к нам) генералы Алексеев и Деникин в центре, а по бокам Романовский и Лукомский. Генералы Марков и Богаевский стояли, как еще несколько других. Первым взял слово генерал Алексеев, за ним говорил генерал Деникин.

Ситуация к этому моменту была следующей: немецкое командование через генерала Эльснера, представителя Добрармии (Ростов) для связи с Доном, предлагает войти с ними – немцами – в соглашение до перемирия включительно от имени России (видя в нас старую русскую армию). Они согласны отбросить Брест-Литовский договор с большевиками, помочь нам в борьбе с ними и гарантируют занятие Москвы в три месяца. Это предложение командование Добр-армии категорически отвергает, считая, что мы не можем изменить нашим договорам с союзниками, хотя вести войну против немцев тоже не можем, но остается одно – держать вооруженный нейтралитет. Дойдя до Черного моря, мы установим связь с союзниками, которые нас поддержат в борьбе против большевиков.

Л. Пермяков[317]

Генерал Корнилов

(из воспоминаний участника 1-го Кубанского похода)[318]

Личность генерала Корнилова, от его первых шагов до рокового снаряда, пресекшего под городом Екатеринодаром жизнь этого легендарного генерала и патриота, описана в воспоминаниях его ближайших сподвижников – генералов Лукомского и Деникина. Я же – только скромный свидетель мимолетных эпизодов, которые наблюдал, иногда и слышал до и после присоединения Кубанского отряда генерала Покровского. Слухи самые фантастические носились среди красных, по показаниям пленных: генерал Корнилов идет, сметая все на своем пути. Его артиллерия, исчисляемая в сотни орудий, пролагает ему путь… Он, подобно Белому Генералу Скобелеву, всегда впереди и лично ведет атаку.

У станицы Калужской, после упорного боя, генерал Покровский опрокинул красных и вошел в связь с «армией генерала Корнилова». Армия эта, численностью до 3 тысяч, своею численностью не превышала Кубанский отряд, но у страха глаза велики: несмотря на очевидность, так как ее малочисленность не могла быть неизвестной в районе ее движения, обыватели неизменный ее успех и разгром красных объясняли по-своему: «видимо и невидимо, и масса орудий».

Вскоре после соединения «армия» была переорганизована в две пехотные бригады: 1-я – Корниловский и Партизанский 2-батальонного состава полки – и 2-я – Офицерский и Кубанский стрелковый полки (того же состава). Артиллерия – две батареи по 4 орудия, по одной на бригаду. Конница – два полка: Черкесский и Конный, 4-сотенного состава каждый, сведены в бригаду генерала от кавалерии Эрдели с конной Кубанской батареей. Плюс – инженерно-саперный отряд: две роты – связь и подрывники. Вот и все «видимо и невидимо», но зато обоз – повозки с ранеными и беженцами – по отношению к боевым силам был действительно «видимо и невидимо».

Генерал Корнилов вполне отдавал себе отчет в том, что силы его малы, что в боевых припасах недостаток, особенно в снарядах. Что же его толкнуло на штурм города Екатеринодара и к отказу от первоначально принятого решения – уйти по соединении в Задонские степи?

Три фактора повлияли на это: 1) необходимость снабдить себя снарядами; 2)необходимость разгрузить себя от раненых и беженского обоза; 3) влияние Кубанского войскового правительства и Рады, несколько преждевременно преувеличивших антибольшевистские настроения в крае.

Генерал Корнилов признавал, что взятие Екатеринодара даст ту искру, которая зажжет пожар восстания на Кубани, даст ему необходимые силы и развяжет руки и ноги, связанные обозом. Удар по станице Георгие-Афипской как бы подтвердил этот прогноз.

В 20-х числах марта 1918 года «армия» его атаковала красных у станции Георгие-Афипская (железная дорога Екатеринодар – Новороссийск). Генерал-майор Марков со 2-й бригадой (Офицерский и Кубанский стрелковый полки), поддержанные батареей полковника Миончинского, атаковали с фронта, 1-я бригада генерала Богаевского (Корниловский и Партизанский полки с батареей) обходила правый фланг красных; конница генерала Эрдели двинулась еще левее 1-й бригады, имея задачей – прервать железную дорогу на Новороссийск, выйти в тыл красным и отрезать им отход к Екатеринодару.

В 10-м часу в тылу боевого участка 1-го Кубанского стрелкового полка показалась группа всадников, шедшая галопом в направлении наступавших цепей полка. Впереди на золотистом коне-текинце генерал Корнилов, за ним всадник-текинец со значком и десяток лиц свиты. У скирды, шагах в 200–300 не доходя цепей, ведших интенсивный огонь по красным, группа остановилась и спешилась; как стало известно позже, тут был легко ранен в ногу начальник штаба Верховного генерал Романовский.

Генерал Корнилов, встреченный командиром полка, в сопровождении командира и меня, как полкового адъютанта, спокойным шагом прошел по цепям, занимавшим железнодорожную насыпь, и, идя вдоль их, пошел навстречу командиру Офицерского полка генерал-майору Тимановскому, в стыке с которым наступал 1-й Кубанский стрелковый полк. Выслушав доклад, он в бинокль стал разглядывать расположение противника, а