или иной портрет, чтобы разглядеть старинные наряды, – зловеще выговорил Грегори и негромко засмеялся. – Не смотри на меня так, Триша! За столько лет я выучился понимать людские желания и чаяния с полувзгляда. Все, больше ничего не желаю слушать! Завтра с утра Ник с Эрни отвезут Летицию домой и заберут тех двоих пропойц… Кстати, с чего бы это вдруг они напились, если знали, что я за такое не жалую?

У Летти заполыхали уши.

– Я сказала, что Триша прислала им по чарке вина, а сама добавила туда капли, которые пьет папа от бессонницы… – прошептала она. – Они бы уж никак не приняли меня за Тришу…

– Я так и думал, – довольно сказал Грегори. – Мало одного обмана, ты еще и подвела под плеть ни в чем не повинных людей… Прелестная дева истинной чистоты, что тут скажешь! Поди вон… А ты, Триша, вели запереть ее, не то завтра, чего доброго, мы недосчитаемся серебряных вилок.

– Мало вы их перепортили, одной больше, одной меньше… – не удержалась я, взяла племянницу за плечо и вывела за дверь.

Моди ожидала поблизости и только что ушами не прядала от любопытства.

– Проводи в комнату и запри, – велела я, – ключ принесешь мне.

– Как прикажете, госпожа, – кивнула она. – А какие будут распоряжения насчет ужина?

– Попозже, – махнула я рукой, – не до того.

– Конечно, госпожа, нам вчерашних остатков хватит, а вам с господином мы живо приготовим, что прикажете, – выпалила она и повела Летти вниз. – Триша! – окликнула она, обернувшись, но я прижала палец к губам.

Я же вернулась в комнаты Грегори.

– Обиделась? – спросил он, не оборачиваясь и рассматривая какие-то бумаги.

– Что проку обижаться на вас? – пожала я плечами. – Вы себя виноватым все равно не чувствуете, так что лучше уж поберечь нервы и относиться к вам как к лесному пожару или там урагану… Остановить их невозможно, приходится бежать и прятаться да уповать на то, чтобы беда прошла стороной!

– Ключ от ее комнаты отдашь мне, – невпопад сказал Грегори.

– Это еще зачем?

– Затем, что это мой дом и распоряжаюсь в нем я. И я не хочу, чтобы ты полночи шушукалась с этой девицей, а назавтра бродила сонной тенью. И нет, Триша, я не замышляю никакого насилия: во-первых, раны мои все-таки побаливают, а во-вторых, вздумай я лишить твою племянницу главного девичьего сокровища, мне ничего не стоило бы снять дверь с петель. Ты-то уж знаешь, как это бывает!

– Да уж… – пробормотала я, припомнив свое водворение в этом доме.

– Вдобавок я терпеть не могу девственниц из хороших семей, – добавил Грегори. – Возни много, толку мало.

– Стало быть, мне ничто не угрожает, как вы и обещали Манфреду, – заключила я.

– Ты только сейчас это поняла? Я выражался недостаточно ясно?

– Вы все больше говорили о бойких крестьянках. И потом, вы ведь и голову откусить можете, а не просто юбку задрать! Откуда мне знать, что именно мне грозит?

– Ты невозможная девица, – покачал он головой. – Тебе слово, ты в ответ десять! Я бы на месте твоего брата давно бы от тебя избавился.

– Он и избавился, теперь ваш черед со мною мучиться, – невольно улыбнулась я. – Впрочем, я могу уехать домой, а Летти останется с вами…

– Нет, нет и еще раз нет! – воскликнул Грегори. – Я не выношу девиц, которые под романтическими фантазиями таят вполне здравый расчет! Ты хоть честно хотела убраться из своего курятника, разве нет?

– Да, – вздохнула я. – Сколько себя помню, то мной распоряжались, то я распоряжалась, но… сами понимаете, в доме брата я на тех же правах, что Хаммонд – в вашем. И то, он еще может собраться да уйти, ему есть на что жить. А мне куда деваться? – Я перевела дыхание. – Идти прислугой? Это еще поди устройся, да и позор на наше имя… Пожалуй, я бы смогла шантажировать брата этакой угрозой, мол, пойду судомойкой в трактир, если не обеспечит меня. А что еще, сударь? Швей, горничных и прочей прислуги полным-полно! Попроситься в обитель? Так туда тоже нужно принести что-нибудь, и немало… Да и не хочу я сидеть в четырех стенах до скончания века и работать, ничего не получая взамен! Я, уж простите, не слишком верю в то, что мне воздастся после смерти, я предпочитаю жить теперь, уж как получится, а не когда-то потом.

– Ты все-таки прочла Книгу Странствий! – засмеялся он. – А впрочем, я думал так же, еще не читая ее. Однако здесь ты ретиво взялась за дело…

– Я уже говорила почему, – ответила я.

– А мне показалось, тебе нравится распоряжаться в доме.

– Ну, если вы не желаете этим заниматься, почему не попробовать мне? Хаммонд – прекрасный управляющий, но он мало что смыслит в женских делах.

– Но для тебя ничего не изменилось, – напомнил Грегори. – Ты как занималась домом, так и продолжаешь. Еще и выдумываешь что-то, потому что под рукой нет привычных лавок, нет соседей, а мы все… своеобразны.

– Зато не скучно, – улыбнулась я. – И нет, сударь, вы сравниваете несравнимые вещи. Экономка в вашем доме, где мне подчиняются все слуги и где в моем распоряжении все хозяйственные дела, – это одно. Даже если я не получаю жалованья, а хозяин, как вы изволили выразиться, своеобразен и славится дурным характером, я все равно чувствую себя здесь куда свободнее, чем приживалкой в доме брата. – Я помолчала и добавила: – А еще там мои старания принимаются как должное. Я научилась вести дела – прекрасно, займусь еще и деловой перепиской, и ничего, что мне нужно досматривать за девочками и всем хозяйством! Я умею экономить – еще лучше… И да, не стану скрывать, кое-что я откладывала для себя. Курочка по зернышку клюет, слыхали о таком?

– Положить тебе жалованье, что ли? – усмехнулся он.

– Не нужно, – ответила я, досадуя на себя за такую откровенность. – Довольно того, что…

– Что?

– Мне показалось, будто мне здесь рады, хотя бы слуги, – осторожно ответила я.

Грегори молчал, глубоко задумавшись о чем-то, потом вдруг сказал:

– А ты ведь проспорила!

– Что?!

– Мы же спорили на желание, – напомнил он, – и я оказался прав. Твоя племянница все рассчитала, подпоила наших слуг, обманула меня… И ради чего? Чтобы сутками не отрываться от книг и мечтать о том, как я вдруг разгляжу в ней глубокую тонкую натуру, влюблюсь без памяти и заклятие падет? Смешно! Тобой хоть двигали вполне земные желания…

– Это какие же?

– Я понял тебя так, будто ты хотела быть хозяйкой в доме не на словах, а на деле, и стало