веке в мирное время дебютировала и постоянная армия, размещенная в казармах. Это предполагало равенство всех граждан, но в то же время являлось инструментом, с помощью которого государство устанавливало это равенство. Всеобщая воинская повинность, без которой немыслима народная армия, находится, таким образом, в сложной взаимосвязи с формированием наций и национальных государств. В революционных войнах солдаты на стороне французов сражались как граждане за отечество, а не как подданные короля. Так родилась идея вооруженной нации. Но для того, чтобы сформировать новый тип отношений между государством и обществом, потребовалась всеобщая воинская повинность в мирное время. Различие между войной и миром здесь важно потому, что стихийная самомобилизация народных масс в условиях военного времени отличается от рутинного ежегодного призыва целых групп молодых людей. Призывник не обязательно ощущает себя солдатом-крепостником. После якобинских истоков обязательная военная служба лишь постепенно утвердилась, столкнувшись с серьезным сопротивлением. К началу Первой мировой войны Великобритания была единственной крупной державой, которая в комплектовании своей армии полагалась на добровольцев.

Призыв в армию не обязательно предполагал демократичность и справедливость призыва. Во Франции до 1872 г. состоятельные граждане почти всегда могли откупиться от армии; существовал рынок заменителей, цены на которые колебались. До 1905 года целые профессиональные группы (учителя, врачи, адвокаты и т.д.) были избавлены от призыва. Вплоть до Третьей республики Франция имела не столько гражданскую армию, сколько армию запасных. В Пруссии, где воинская повинность была введена в самом начале как вопрос "национальной чести", этот институт вызывал не столько энтузиазм при мысли о службе, сколько изобретательность в поисках уловок. Только в имперский период после 1871 г. армия действительно стала важным средством социализации, "школой государственности" практически для всех слоев населения. В России воинская повинность была частью общей обязанности служить царю, оформленной в начале XVIII в., и до Крымской войны любой недворянин, попавший в военную машину, должен был оставаться в ней на долгие двадцать лет. В армию призывались люди практически из всех народов империи. Но о всеобщей воинской повинности поначалу говорить не приходилось - официально она была введена только в 1874 году. Царская армия, как и ее габсбургский аналог, была отнюдь не национальной, а представляла собой мозаику из всех возможных этнических и языковых групп. То же самое можно сказать и о силах, которые Мухаммед Али начал собирать в 1820-х годах в Египте для проведения своих кампаний в Судане и Аравии. Египет превратился в агрессивное военное государство, опиравшееся на прессинг простых крестьян - феллахов. Офицерский же корпус состоял не из египтян, а из турецкоязычных турок, албанцев, курдов или чеченцев, которых французские инструкторы обучали элементам современной войны. Мухаммед Али еще не думал о привлечении крестьянства в качестве активных граждан в свой авторитарно-династический проект государственного строительства.

Во второй половине века в Османской империи ситуация была несколько иной. Основой военной модернизации стало подавление янычар (1826 г.) - гвардии, состоявшей из изначально немусульманских (но позже перешедших в другую веру) групп, базировавшихся в Стамбуле и превратившихся в самодостаточную касту, едва справлявшуюся со своими обязанностями. В 1840-х годах, после реформ Танзимата, новая политика была направлена на унификацию статуса подданных мужского пола и устранение разрыва между государством и народом путем упразднения целого ряда промежуточных органов. Постепенное введение всеобщей воинской повинности после 1843 г. стало частью этой переориентации - и здесь речь идет о серьезном вмешательстве в жизнь общества. Как и во многих других европейских странах, исключения делались для некоторых групп населения, например, кочевников или жителей Стамбула. Немусульмане вместо этого облагались специальным налогом, и только гораздо позже, в 1909 г., стали подлежать призыву. Военная служба, которая на практике могла затягиваться на гораздо более длительный срок, вызывала всеобщий страх и отвращение, а реальный набор рекрутов был сравнительно невелик. После рубежа веков османская армия продолжала опираться на оседлых крестьян-мусульман основных анатолийских провинций. К этому времени в стране сформировался грамотный офицерский корпус, который вскоре стал самым активным фактором турецкой политики, но "школой государственности" османская армия так и не стала.

Пожалуй, нигде, кроме Пруссии-Германии, воинская повинность не приобрела такого значения, как в Японии. В отличие от этнической неоднородности больших континентальных армий, японская армия после 1873 г. была организована как национальная сила на основе всеобщей воинской повинности (три года в поле, четыре в резерве), но, как и во Франции, освобождение от службы можно было купить. Призыв имел в Японии прямо революционное значение, которого не было ни в одной другой стране, поскольку военный реформатор эпохи Мэйдзи Ямагата Аритомо выступал против планов превращения старых самураев в неофеодальную армию профессиональных солдат. Призывная армия должна была избежать формирования такого автономного рыцарства и в то же время дать возможность привязать население к новому режиму и использовать его энергию для решения общегосударственных задач. Престиж армии сильно вырос после побед 1895 и 1905 годов. Милитаризм Японии начала ХХ века был не столько продолжением старых военных традиций, сколько следствием нового начала, заимствовавшего модели Франции и Пруссии. Прежде всего, всеобщая воинская повинность сделала военных заметными в мирное время в гражданской жизни.

Полиция

В армии мобилизация совпадала с дисциплинированием определенной группы населения. Обеспечение общего порядка и дисциплины в мирное время возлагалось на полицию и уголовную юстицию, а армия привлекалась только в периоды революционных потрясений или в сельской местности (как в России), где полиция была слишком малочисленна. В Европе XIX века государство раньше, чем в других странах, отказалось от эффектных актов карательного возмездия. Оно перестало использовать ритуальные казни в качестве театра ужасов. Растущая сила гуманизма постепенно сделала подобную практику нетерпимой, и после середины века она исчезла в Западной Европе: к 1863 году в германских землях и к 1868 году в Великобритании. Нечто вроде глобальной "предсовременности" в системе наказаний заканчивалось там, где государственный палач исчезал из поля зрения общества как искусный ремесленник и артист. Логика рынка также делала подобные демонстрации неприемлемыми, поскольку во многих городах близость места казни мешала росту цен на недвижимость. Нелетальное государственное насилие, немыслимое и в современной Европе, сохранялось довольно долго. В 1845 году царь Николай I запретил публичные порки, но эта практика оставалась настолько распространенной, что до конца века вызывала протесты как гуманистов, так и националистов, опасавшихся, что она угрожает репутации России как цивилизованной страны.

Более глубокое проникновение сил правопорядка в общество дало государству возможность использовать менее жесткие средства воздействия на власть. Девятнадцатый век стал веком первопроходцев в развитии полиции. Франция стала первой европейской страной, где уже в 1700 г. появились штатные