«Пробуждение»[199].

Это действительно потрясающе – и то, что вы делаете, и что это находит отклик! Когда на родине этих авторов тиражи подобной литературы с сотенных отметок вплотную скатились до изданий с одним нулем… Ты и современную литературу знаешь лучше даже профессиональных наших книжных обозревателей, следишь, пишешь рецензии на русские книги для той же ведущей сербской газеты «Политика». Какие российские – или русскоязычные – книги произвели особенно сильное впечатление в последнее время?

Тиражи тоже не абсолютная вещь… На меня произвели впечатление предпоследний роман Пелевина «iPhuck 10», «Пэчворк. После прочтения сжечь» Ингы Кузнецовой, цикл рассказов Антона Уткина на черногорском материале «Люди среднего возраста» («Знамя», № 2, 2018), «Есть вещи поважнее футбола» Дмитрия Данилова. Твоя «Граница Зацепина», конечно. «Диалоги с Евгением Евтушенко» Соломона Волкова, «Из(л)учение странного» Олега Ковалова. Спасибо за добрые слова!

Что ты мечтаешь еще перевести? Может быть, есть какая-нибудь вещь, для которой пока не хватило времени/не нашлось издателя?

Нет определенных планов. Хотелось бы довести до конца Собрание сочинений Константина Леонтьева, нам пока не удается опубликовать четвертый, последний том. Надеюсь, что продолжим издавать «Русский альманах», хотя работать становится все труднее. А так, мы с братом, конечно, продолжим работать по нашей программе.

Я знаю, ты синефил. Кого из нашего кино любишь больше всего? Твой коллега Владимир Коларич, например, любит и пишет о Балабанове…

Ну, если уж больше всего – Эйзенштейна.

А что посоветуешь из современного – или не очень – сербского кинематографа?

Первое, что приходит в голову – кино не совсем сербское, т. е. режиссер сербский и македонский (Владимир Блажевски), кино македонское и сербское, оно, можно сказать, пост-югославское: Punk’s not dead (2011). А если кто не смотрел (и даже если смотрел), абсолютная классика – «Кто там поет?» (Ко то тамо пева?) Слободана Шияна (1980).

Игорь Сид:

Вселенная расширяющихся идентичностей

Поэт, эссеист, антрополог, финалист премии «Нонконформизм» 2018 года со сборником эссе и научных статей «Геопоэтика» (СПб.: Алетейя, 2017) и единственный российский автор готовящегося к выходу в Берлине аналитического сборника «Сирены войны», посвящённого конфликту в Украине, – о науке геопоэтике и жанре травелога, «времени животных» и новом тотеме для России, субъектности Крыма и инновациях из Африки, «интеллектуальном идиотизме» и миссии переводчика.

Начать беседу имеет смысл, пожалуй, с последних новостей – со «Словаря культуры XXI века» под редакторством Вадима Руднева, представленного твоими словарными статьями в недавнем 32-м выпуске «Комментариев». Что ты можешь рассказать об этом проекте? Чем ещё, кроме хронологии, он отличается от рудневского «Словаря культуры XX века»?

Проекты эти, как ни странно, в чём-то почти противоположны. Прежний словарь по определению был итоговым. Вышел перед самым Миллениумом, так что эпитет «эпохальный» справедлив в обоих смыслах. И «монументальный» – тоже в обоих.

О новом же веке речь пока идёт условно. В разгаре ещё только первая четверть, это даже не «промежуточные итоги». Замысел в том, чтобы ухватить процесс формирования новых международных понятий – отражающих глобальные (как правило) социокультурные и иные тенденции и феномены, ещё недавно незаметные. Либо вообще не существовавшие. Ловить сетью речные струи! Труд сомнительный, но совершенно захватывающий.

Во-вторых, если словарь XX века был в высоком смысле научным, то сейчас ракурс скорее обиходный. (Тоже в высоком смысле, конечно.) Назовём это «элементарной антропологией»: на самом деле ведь неологизмы – растущей лавиной которых, собственно, и инспирирован новый словарь – всегда дают какое-то новое представление о человеке.

Давно растёт ощущение, что – как ни фантастично это звучит! –

. Похоже, она занимается уже не качествами человека, а только его свойствами. И расцветают альтернативные способы познания. Книга Гиннесса, спорт высших достижений, а особенно экстрим, в самом широком смысле: скай-дайвинг, руфинг, паркур – всё это не что иное, как изучение человеческих возможностей: дело не в рекордах и их калькуляции, а в модусах подвига. Человек берётся исследовать себя сам, неотвратимо теряя доверие к Науке. Примерно так же, как в предыдущие столетия катастрофически переставал доверять Религии.

Сам исследовательский метод, конечно, отнюдь не новый.

. Зрители приходили не только ради сострадания или, увы, развлечения, но и чтобы узнать нечто о себе самих.

Поэтому такие понятия, например, как кидалт, фейспалм, хикикомори, «умная пыль» и так далее – это прежде всего орудия народной антропологии. Даже искусство селфи – тоже очевидный продукт этой тоски noscere se ipsum.

Корпус статей может быть завершён уже в новом году и станет, конечно, лишь первым, или одним из первых, «словарей нового века» – бесконечных приближений к таинственному процессу самопознания и словообразования. Отдельным небольшим разделом, возможно, войдут новейшие лексемы языка вражды. Особенно любопытны бахуврихи (метонимии, приближающиеся к «обзывалкам» с использованием внешних признаков) по типу классических «реднеков». Это особый разряд лексики, призванный не прояснять феномены, а наоборот, затемнять их, подменять суть третьестепенными атрибутами, подаваемыми как глубоко символичные и, по возможности, свидетельствующие о невысоком уме или человеческом качестве носителя.

Новыми международными понятиями я занимаюсь периодически: с середины 90-х геопоэтика, с начала нулевых зоософия, и так далее. В последние годы мы провели несколько конференций по этим и другим «неправильным», неконвенциональным на сегодняшний день дисциплинам.

Задача была – вводить редкие вокабулы не просто в научный оборот, но в исследовательский инструментарий, в дисциплинарную терминологию. Точнее даже, возвращать: большинство терминов были придуманы не нами и достаточно давно. «Поэтократии» более ста лет, «кентавристике» полвека… Для новых социокультурных, научно-технических и иных феноменов порой идеально подходят слова, когда-то изобретённые впрок и забытые.

…Возвращаясь к «словарю прошлого века». Рудневский проект был, между прочим, устремлён и в будущее, XXI век там предощущался: статьи в книге были связаны между собой как гипертекст, путём подчёркивания соответствующих слов и словосочетаний. А ещё Вадим Петрович – вероятно, первым как минимум в русскоязычном пространстве – спрятал внутри корпуса книги (в одной из статей) свой приватный контакт: чтобы потенциальные единомышленники могли с ним «зафрендиться».

Новый словарь тоже может оказаться в чём-то экспериментальным.

Из проектов не научных, но личных энциклопедий мне это напомнило «Vita sovietica. Неакадемический словарь-инвентарь советской цивилизации» под редакцией Андрея Лебедева… Твоя книга «Геопоэтика» – сборник разножанровых текстов за довольно большой период, с 1993 года по 2017. Что, возможно, изменилось в твоих интересах, какие формы ты считаешь актуальными сейчас? В каком жанре хотелось бы попробовать себя?

Новая книга должна, в идеале, «закрывать» некий твой период. Ею оглядываешься: кем ты только что был? И в момент, когда книга завершена, сам себе напоминаешь Уробороса: удалось ухватить хвост. Но челюсти устают,