зубы разжимаются, и пишешь новую книгу, снова уже не совсем себя понимая.

Эта книга склеена не жанром, а темой. Очевидно, пытался от этой темы избавиться – от геопоэтики во всех её аспектах. Ещё бы! Двадцать лет назад над геопоэтикой смеялись (даже близкие мне по духу люди, чьё мнение я особенно ценил – Николай Байтов, Анна Бражкина); декаду назад в разных странах защищены первые диссертации; вчера я стал наконец гордиться темой, а сегодня геопоэтика – это почти банальность.

Забавно, но предыдущий, 2011 года авторский сборник едва не закрыл мне «стихотворный период». «Коварные крымцы» – поэмы, написанные после попытки в 2008-м вернуться жить на малую родину, в Крым. Возникший молниеносно, за три года, поэтический цикл почудился «итоговым». Такой псевдо-эпос: мифологизация судеб реальных людей, персонажей недавней полуостровной истории. Этот опыт выглядел неким снижением, приземлением – после долгих опытов предыдущих лет в области поэзии метареализма. Сбавив воображаемую высоту полёта, я в итоге как бы «задел Землю». Врезался и застрял.

Странное дело, подумал я сейчас. Тот предыдущий, надмирный «метареалистический период» точно совпал с отрезком моей жизни относительно малоподвижной, «между экспедициями» (1991–2006). 15 лет после первых больших путешествий я погружался в литературные проекты, сферу кураторства как в новый источник адреналина. И свернул, за избыточностью, свои маршруты – до, разве что, скромных горных походов по Крыму и освоения ландшафтов нескольких городов России и Украины. Свернул маршруты в том смысле, что сжал и завернул их в себя, как пружину внутрь часов. Это такое… психоделическое обоснование, могут быть и другие.

.

В книге же «Геопоэтика» – часть моих научных докладов и часть самых любимых эссе. Всё вокруг путешествий и региональных арт-проектов. За бортом осталась вторая моя большая тема: зоософия, неототемы, «звериный поворот». Но это и хорошо! Есть смысл жить дальше, доделывать будущий бестиарный сборник.

Эти две сольные книги своей очерёдностью породили догадку, что меня теперь волнует не поэзия, а эссеистика. Которую, кстати, и писать стал позже, чем стихи. Активнее всего – с 2006-го, когда Андрей Левкин пригласил в придуманный им для «Русского Журнала» проект «Новые описания».

Писал в «РЖ» про поведение пассажиров при авиакатастрофе, про неандертальское наследие в нашей повседневности, про социальную функцию шахидов, про анальный дискурс и т.д.

Но и эссеистика, как оказалось, нужна неправильная. Какие-то тексты («Донецк: амнистия джиннам», «Двое в одном скафандре») прорастают изнутри сюжетом, растягивающим речь не по причинно-следственной цепочке умозаключений или ассоциаций, а по временнóй шкале событий, причём упорно «случайных». Плюс флэшбеки, которые всё запутывают. Ещё не проза, но – эссе, испорченное фабулой.

А ещё с новой книжкой, в силу перфекционизма, стряслась смешная вещь. Обещал издателю отправить корпус на вёрстку в 2015-м, затянул на два года, – а потом придумал ещё один раздел «Геопоэтика в картинках»: откомментированный фотоальбом. Подписи к снимкам разрастались до абзацев, шлифовались и уплотнялись обратно ещё полгода. И вот вижу постфактум, уже на бумаге: некоторые из них внечувственно превратились в верлибры. Теперь читаю их на выступлениях вперемежку со старыми стихами.

Этот непреднамеренный ход конём, прыжок вбок – заинтриговал. Но неизвестно, сработает ли он в следующий раз: в написании стихов, как и в кураторстве, абсолютно ясную цель ставить бессмысленно. Если намеренно «писать стихи в виде комментариев», может получиться что-то уже совсем третье (а скорее, не получится ничего). Буду пробовать.

Здесь можно при публикации поставить подмигивающий смайлик.

ст.

Я, возможно, слишком старомоден и чопорен, но текст со смайликами для меня маркирован чатами, блоговостью – все-таки лучше, мне кажется, дотягивать блоги до литературы, чем опускать литературу до уровня блогосферы… Хотел уточнить о терминах. Ты используешь, актуализируешь и пропагандируешь термин геопоэтика, уже упомянутый тобой, вводишь четыре ее классификации, называешь определённых писателей геопоэтами. А какие, например, у геопоэтики складываются отношения с психогеографией Ги Дебора или сакральной географией Элиаде? Они в родстве или полностью самостоятельны и обособлены?

Психогеография и сакральная география по определению родственны геопоэтике, как максмально широкому, родовому понятию о связях Homo sapiens с его ландшафтно-территориальным контекстом. Они составляют крайне важные её грани, точнее – проекции в сторону гуманитарных наук: психологии, религиоведения. Геопоэтика же слишком многомерна, это понятие не является точным термином. Скорее, это терминоид: лексема, ещё только ищущая себя, находящаяся в становлении. Постоянно вбирающая в себя новые дополнительные смыслы, зачастую несовместимые со строгим научным мышлением.

Год назад не стало одного из важнейших российских интеллектуалов, занятых проблематикой эстетических и метафизических взаимоотношений человека с его территорией, – Андрея Балдина. С конца 1990-х годов он разрабатывал собственное направление – «географику», то есть поэтику и психологию картографических образов. Свои труды Андрей ощущал тесно связанными с геопоэтическим дискурсом. В 2002 году он опубликовал в «Октябре» подборку текстов авторов «Путевого журнала» под общим заглавием «Геопоэтика и географика».

Один из участников той публикации, гуманитарный географ Дмитрий Замятин, с тех пор ввёл понятие метагеографии, как паранауки или, по Аверинцеву, инонауки. Метагеографию можно определить, в том числе, и как «исследовательский аппарат геопоэтики». А эссеист и москвовед Рустам Рахматуллин, с которым мы проводили первый круглый стол по геопоэтике в 1996 году, затем выработал собственный термин «метафизическое краеведение». Множественность этой околонаучной лексики говорит лишь о бесконечном многообразии геопоэтических ракурсов.

Важнейшим приобретением последних лет стала «негативная геопоэтика», предложенная швейцарским философом Эдуардом Надточим. Это геопоэтика пространств с апофатической или травматической социально-культурной означенностью – болот, руин, «заброшек», мест массовой гибели людей, природных катаклизмов и техногенных коллапсов, и т.п. В мае мы провели в Институте философии РАН третью конференцию по геопоэтике[200]; негативная геопоэтика была там в центре внимания.

Что волнует меня в геопоэтике сейчас, – это механизмы геоидентичности. Структура и алгоритмы самоотождествления человека с ландшафтом и/или территорией. Феномены ностальгии, патриотизма, фэншуя могут рассматриваться, в том числе, и как элементы этого широчайшего спектра дальнеродственных явлений.

. Поэтому, изучая и переделывая ландшафт, мы тем самым, в той или иной степени, познаём и изменяем самих себя. Та самая деборовская психогеография, но уже на грани психоделики.

На уровне сознания, однако, эти связи