Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как читатель, то есть человек, пытающийся понимать тексты, добавлю, что до тех пор, пока из политической формулировки «оккупированная территория» будет торчать, как шляпка слишком длинного гвоздя, удивительное, избыточное уточнение «временно» – можно не сомневаться, что сложившаяся конфигурация, что бы нам о ней не заявляли, стратегически устраивает обе стороны конфликта. Нет ничего более постоянного, чем временное, и магию слов никто не отменял.
У тебя очень широкий круг географических (геопоэтических) интересов. Почему все же Африка и Мадагаскар? Тебе приходилось говорить на эту тему, но они действительно столь экзотичны…
Начну с главного: Африка для всего мира – это, прежде всего, древнейший источник инноваций. В социокультурном, научно-техническом и иных смыслах, а однажды даже в биологическом и/или креационном, если говорить о возникновении предмета антропологии. Да и эллины честно признавали, что основы своих научных знаний позаимствовали у Египта. «Aεὶ Λιβύη φέρει τι καινόν» («Из Ливии всегда что-нибудь новое», кажется, Аристотель): Ливия, наряду с Египтом, отчасти была для греков интерфейсом и, следовательно, обозначением всей Африки.
А в формировании ранней египетской цивилизации участвовали и белая, и чёрная расы, и ещё доподлинно неизвестно, кто активнее. Идеи Шейха Анты Диопа о приоритете африканцев в этих процессах можно оспаривать, но ряд египетских фресок дают богатую пищу для размышлений. Да и нынешние южные египтяне, – нубийцы, наследники кушитов – это «переходная» эфиопская раса; мне встречались среди них и почти чистые бантоиды.
Последнее тысячелетие африканские цивилизации, как и многие другие в тропической зоне, катастрофически (в плане последствий для них) отставали от европейских. Но эта эпоха заканчивается. Элвин Тоффлер убедителен со своей теорией «Белой интермедии».
С Нобелевской премией мира бывает очень по-разному: так, я был разочарован премией Бараку Обаме (чья «африканскость» меня поначалу вдохновляла). Награду в тот год, по совести, должна была бы получить Ирена Сендлер, но он, увы, не отказался в её пользу. Зато в 2015-м премию получил «Тунисский квартет». Эта коалиция очень разных общественных сил дала миру образец колоссальной работы, на фоне кровавых событий, по установлению в своей стране согласия и демократического уклада. Я расцениваю эту награду как новое глобальное признание за Африкой её инновационного потенциала.
…Но ты спросил об Африке в связке с Мадагаскаром. Для меня Великий остров и Чёрный континент – явления во многом диаметральные.
Не потому, что Мадагаскар является скорее частью Азии, чем Африки. Главное, что он был для меня вполне осознанным, можно сказать, «профессиональным» выбором. Африка же – скорее наваждение, а в конечном счёте, вероятно, судьба. Она обрушивается на меня с перерывами, всегда раскрываясь по-иному… Пройдусь по этим фазам в обратном порядке.
Сейчас всё болезненней тревожит то, что я условно назвал бы «антропологической метафизикой континента». Метаисторическая символика неравенства, связанная с архаичными мифами об Африке и выходцах из неё. Основанная на якобы «естественной» ксенофобии. Порой мне чудится, мы издревле попали в какую-то западню.
«Африка» – латинизм времён падения Карфагена (последний мне ближе и интереснее, чем Рим – как раз своей полустёртостью в нашей исторической памяти, – но я сейчас о другом). Этот топоним восходит к слову «афри»: так карфагеняне назвали население завоёванного побережья Северной Африки. Протоберберские племена, по-видимому – но не это важно. Важно, что наиболее вероятным переводом этого экзонима считается финикийское «афар», пыль… Более двух тысячелетий континент носит унизительное, судя по всему, имя, брошенное давними колонизаторами (с которыми я, пришелец, неизбежно идентифицируюсь) «живущим в пыли», буквально – «нечистым дикарям». Приходили и уходили другие завоеватели, но изменилось ли что-то принципиально?
Это глубинный психологический феномен, прямо связанный с идеями неравенства: супремасизм. В своей работе для немецкого сборника «Сирены войны» я вывожу «вертикальную структуру идентичности» как фундаментальный комплекс, культивируемый большинством из нас даже в новом тысячелетии. Мы никак не избавимся от «потребности в низших»: для внутреннего комфорта нам важно знать, что существуют группа или группы людей, которых можно (и должно) презирать.
Готовя подборку словарных статей для «Комментариев», я дольше всего не мог подобрать иллюстрацию именно к главке про супремасизм. И, отчаявшись, использовал старинную картину Уильяма Кларка – с белым плантатором на коне и пешими чёрными рабами.
Предыдущий мой большой «афро-период» – проектный – начался с 2000 года, с ряда тематических акций и веб-сайтов. Собственно, он и сейчас продолжается, но больше на тормозах: участники творческого процесса – основательница Africana.ru Анна Бражкина, создатель африканского студенческого театра Мартиал Лонгла, музыкальный продюсер Боли Кан и многие другие – постепенно разъехались в разные части глобуса.
Но вернусь к самой больной теме. Однажды я устроил, после маленького афро-российского события, кулуарную встречу московского литературного мэтра со студентами из Африки, очень узким кругом. И был поражён его реакцией на своих визави. Великий старик, как зачарованный, непрерывно смотрел на их лица, – даже когда обсуждал что-то со мной… Буквально, не в силах был отвести взгляд. Человек гуманистических убеждений, подлинный интеллигент, он простодушно и неполиткорректно таращился на собеседников. Как младенец на погремушку, ей-богу!
Лишь позже я вспомнил, что со мной такое тоже было когда-то – после долгого перерыва в африканской теме. Об этом точно так же неловко рассказывать. С непривычки эти необыкновенно тёмные лица казались какими-то магическими объектами, ожившими ритуальными масками…
Возможно, небо сурово пошутило над людьми, дав такой предельно простой критерий и повод для ксенофобии, как цвет кожи. Белый расизм, чёрный расизм одинаково безошибочны в плане распознавания чужого. Разница только в наличии или отсутствии исторической вины.
Да и с виной тоже не всё очевидно. Точнее, не всем.
Лет десять назад я встретился за кофе со старым хорошим другом, чуть ли не впервые после университета. Узнав, что я стал африканистом, он внезапно выразил мне сочувствие! Выяснилось, что чернокожих он презирает (не употребляя, однако, языка вражды, и не рефлексируя своё отношение), и не признаёт ответственности представителей белой расы за колониальный период. А политико-экономическую катастрофу некоторых бывших колоний считает результатом не длительного консьюмеристского владения ими, сломавшего автохтонные управленческие связи и традиции, а врождённой нелюбви (или неспособности – я не запомнил) африканцев к организованной деятельности.
И