запоминаются с первого взгляда, а зачастую и не замечаются теми, кто с ними не знаком. На своей Бусинке, – зелёный свеженький огурец один из бесчисленного множества на грядке, к которому тянулись руки вновь прибывших космических пришлых парней лишь потому, что рядом оказалась. Для чего ей приходилось порой бить их по рукам. При посещении Земли – заурядный полевой цветок среди бесконечно цветущих лугов. Где и подружиться ни с кем не удосужилась из-за собственной скромности. И только на Ирис она расцвела своей неповторимой красотой…

Чтобы стремительно пожухнуть на Паралее. Ей стало горько. Стало даже не грустно, а скорбно. Отчаянно заметалась её душа в стремлении отменить себе же навязанную роль пожухлой отшельницы, наказанной за неведомые грехи безжалостными Богами. И она слегка опустила ресницы, зная, какие они у неё пушистые и юные по-прежнему, представив себя такой, какой и ощущала в тот самый день, когда баловалась с Фиолетом на океаническом побережье. Звонкая, стройная, натянутая как серебряная струна в серебряном купальнике, счастливая и юная, всеми замечаемая, любимым мужем желаемая. И даже отстранённый от всего вокруг Фиолет заулыбался…

Будто примчавшийся из неоглядных пространств ветер коснулся её лица, освежил кожу, наполнил утраченной лёгкостью. Ландыш расправила плечи, гордо оглянулась на окружающих её трольцев, среди которых она есть не обычная женщина, а снизошедшая к ним фея небесной гармонии. У Сирта загорелись два огонька в его глазах, только что полусонного, филина, вдруг взъерошившего своё оперение и изготовившегося ухватить редкую добычу. Он первым заметил её внезапно-непостижимое преображение, словно она вышла из глубокой тени на свет. Поскольку сидел напротив.

На ужимки Рамины Руднэй не реагировал. Даже отвечая ей что-то, он скользил по ней поверхностным взглядом, не удостаивая более значимым вниманием. Тогда как Ландыш он исподтишка изучал, изображая безразличие. Или же сильно её стеснялся. И если Рамина злилась нешуточно на него, то Ландыш нет. В его тонкой игре с непонятной нарочитостью показать всем, что он тут просто мимо проходил и зашёл водички попить, кусочек ухватить, было скрыто внутреннее напряжение. Нет, Ландыш не была настолько самовлюблённой как Рамина, чтобы приписать ему ошеломление собственной персоной с первого взгляда. Поскольку такого, увы! не произошло. Уж что иное, а это-то всякая девушка, тем более женщина, поймёт. А поскольку разговор тёк по тому самому руслу, что обтекал всех и никто в словесном том потоке ног не замочил, никого он не задел по-настоящему, можно было бы и сказать, что с приходом этого лица даже Сирт как-то увял. Ему стало скучновато, Рамине досадно. Но только не Руднэю, и уж тем более не Ландыш. Для него и для неё Рамина и Сирт были тут лишние, но они не уходили. Даже не собирались в ближайшие часы. Так что приходилось веселиться напоказ, раз уж все собрались с такой вот целью. Всё веселье заключалось в том, что Сирт и Рамина препирались чисто по-родственному, Руднэй что-то комментировал изредка, а Ландыш вовсе молчала, как чешуйчатая рыба на чёрной стеклянной тарелке.

– Как можно есть рыбу в чешуе? – спросила она, наконец.

– Это не чешуя, а её имитация, – ответил Сирт, – это особый способ приготовления рыбы, когда все её детали кажутся настоящими, а на самом деле они очень вкусная и съедобная имитация. Не исключая её головы и глаз. – И Сирт проглотил рыбу в три приёма вместе с хвостом. Она проскользнула в его глотку, как желе. – И хвост у неё поддельный. И костей внутри нет.

Ландыш не поверила. Она любила рыбу, но боялась прикоснуться к той, что лежала на столе, да к тому же дразнила насыщенным ароматом, не только рыбьим. Нечто похожее на лимон и укроп, на дух свежего красного перца, не снятого со стебля, на огурец, греющий свои юные пупырышки в утренних лучах. Она осмелилась взять серебристую рыбку и ткнулась в неё губами, чувствуя только одно – не ослабевающее внимание Руднэя к себе, что в данный момент её не радовало. Хотелось незаметно насладиться едой. И только. Она устала от затяжного нервного напряжения, начавшегося с самого утра ещё в павильоне Рамины, когда они собирались на свою вылазку. Ландыш уже успела пожалеть о своей авантюре. Лучше бы она сидела у себя на объекте и занималась привычными делами. Болтала бы с Костей, сердилась на Виталину, настраивала бы свою огородную робототехнику для прополки и поливки огорода, наконец! Она решила отстраниться от странного человека – сфинкса и начать свою разболтанную игру. Разгадать его загадку, никак не выраженную словесно, невозможно. Зачем он держит её в силовом поле своего внимания? Если она понравилась, то чего скрывать? Если нет, то зачем сидеть там, откуда она вся на обозрении? «Как сыч на своём суку», – подумала она про себя, наблюдая, как пальцы его руки, на которой и был перстень, елозят по столешнице. Это могло быть что-то нервическое, и он мог того не осознавать, но Ландыш он напомнил кота, жаждущего поточить свои когти.

Какое-то время она наблюдала за его рукой, за игрой кристалла, придя к тому заключению, что ни к чему бы мужчине, да ещё такому молодому сверкать украшениями как женщине или старику. Это скорее была увесистая друза, чем отдельный кристалл. Внутри его игры она рассмотрела, что кристалл имел в себе то, что называют «эффектом глаза». И этот «глаз» мерцал жёлто-золотым сгустком. Она напрягла свою память, вспоминая, что зелёные кварцы с таким вот эффектом носят название «кошачий глаз». Так что и сравнение с котом оказалось уместным. Но камень мог и не иметь отношения к похожему земному аналогу. Да и вообще, зелёных камней столько, а Ландыш всё же не была минералогом. Может, у него изумруд, может, хризоберилл или ещё какой-нибудь хризолит. Названия все условные, а тут они и не имели смысла. Он вдруг сгрёб свою ладонь в кулак, уловив её внимание, и убрал руку со стола, пристально глядя ей в глаза и заметно преодолевая застенчивость, проявленную сразу.

– Отдай свой перстень Сирту, – шутливо сказала Ландыш. – Ему очень подойдёт к его зелёной рубашке.

– Сирту такой подарок по его статусу не положен, – ответил он и без тени шутки.

– А какой у Сирта статус? – спросила Ландыш.

– Никакой, – ответил он всё так же серьёзно.

– А у тебя? – не отставала Ландыш.

– Если для тебя, то никакого статуса, – отозвался Сирт, у которого ничего и не спрашивали. – А если для всех окружающих, то высший из всех возможных. – При этом Сирт улыбался своей широкой клоунской улыбкой, и понять его ответ можно было как