чтобы посмотреть город более детально. Там их вновь принимал и сопровождал Мирон Брежник. Город Андрею совершенно не пришёлся по душе. Также путешественники побывали в Вашингтоне, где встречались с Василием Аксёновым и его женой Майей Кармен. По воспоминаниям Тарковского[827], писатель был не весел или излишне серьёзен. Любопытно замечание режиссёра о том, что типовая американская квартира Аксеновых показалась ему неуютной «после Италии». Так неброско и постепенно он начинает признаваться в любви к приютившей его стране, её образцовой архитектуре, насыщенности ду́хами, покою и красоте.

В США Андрей и Лариса встречались и с Мстиславом Ростроповичем, который был очень рад помочь Тарковскому. Он попросил режиссёра составить краткую биографию для того, чтобы использовать её, привлекая разных людей. Ростропович тоже высказал предположение, что, если эмигрировать не в Италию, а в Америку, дело может разрешиться благополучнее, поскольку тогда более сильное государство станет отстаивать воссоединение семьи. Как понял Андрей, музыкант даже собирался найти для него работу в США, что несколько обескуражило: зачем, если Тарковский «начинает фильм»? Особо интересно, имел ли режиссёр в виду «Гамлета» или «Жертвоприношение». Скорее — первое. Но в любом случае, он не сомневался, что пока работа на Западе у него есть. Кстати сказать, в октябре того же года и сам Ростропович окажется в Теллурайде, в гостях у Тома Ладди. Интересно, как цвет русской эмиграции двигался по одним и тем же маршрутам.

Резюмируя впечатления от поездки в Америку, приведём слова, которые Тарковский скажет в интервью[828] совсем скоро: «…Эта страна удивила меня — страна без корней. Отсутствие корней там так ощутимо! С одной стороны это делает страну динамичной, свободной от предрассудков, а с другой — там ощущается недостаток духовности… Я нашёл в Америке подтверждение моей мысли, которую я развивал в „Ностальгии“: так жить невероятно трудно! Все проблемы начинаются, когда прерывается исторический процесс. Об этом идёт речь в фильме. Как может человек жить полноценно, если он оторван от своих корней?» Предельно вульгаризируя сказанное, возможность не следовать пословице: «Где родился, там и пригодился», — по Тарковскому становилась проблемой, нарушением естественного порядка вещей. Таким образом, он видел препятствие в той судьбе, которую считал желанной для себя. Возникал очередной неразрешимый парадокс.

Вернувшись в Италию, супруги жили в Сан-Грегорио почти безвыездно, и режиссёр полтора месяца не брался за дневник, хотя это и был не рабочий период. Открыв же его, он написал[829]: «Дома в Сан Грегорио тянется волынка с ремонтом дома». В этой фразе, с одной стороны, чувствуется теплота, но с другой проступает оксюморон.

Действительно, была масса хлопот, включая получение муниципальных разрешений. Становилось ясно, что перестроить флигель так, как хочет режиссёр, ему банально не дадут. Следующая содержательная запись на эту тему появится нескоро[830], когда процесс начнёт упираться уже не в финансовые проблемы, а в то, что архитектор не утвердит план реконструкции. «Как же здесь всё сложно», — заключит[831] Тарковский, в очередной раз подчёркивая беспросветность своего положения.

Понять и принять подобное регламентирование было невозможно, ведь он привык многократно перестраивать всё в Мясном без согласования. Дача в деревне — редкий островок свободы советского человека, на котором можно делать что угодно. Впрочем, единого мнения не было даже внутри семьи. По воспоминаниям[832] Ольги Сурковой, Лариса настаивала на том, чтобы рядом с домом непременно был бассейн, тогда как Андрей считал это непозволительной роскошью и абсурдным транжирством.

Осень 1983 года следует признать насыщенным периодом жизни режиссёра. Правда, насыщен он оказался неприятными событиями — давлением со стороны органов, желающих заставить Тарковского вернуться в Москву. Чуть позже в уже упоминавшемся глянцевом «L’Europeo» выйдет скандальная заметка[833] о том, как за Андреем и Ларисой следили агенты КГБ, перерывавшие мусорные баки в поисках того, что выкидывал режиссёр. Растаяло одно из важнейших преимуществ Сан-Грегорио перед Римом, их и здесь не оставят в покое.

Как раз в это время Сизов заехал в столицу Италии по дороге с Венецианского кинофестиваля и изъявил желание встретиться с Тарковским. Андрей пригласил его в студию «Ciak». Глава «Мосфильма» был не в духе, поскольку на Мостре случился инцидент: пропал переводчик и журналист-международник Олег Битов, старший брат писателя Андрея Битова. Олег переводил на русский язык множество фантастов от Клиффорда Саймака до Рэя Брэдбери и Роберта Шекли, однако в Венецию был приглашён в качестве культурного обозревателя. Вообще, на юбилейный фестиваль отправилась довольно внушительная делегация из Москвы, хотя СССР в конкурсе представлял всего один, причём не самый сильный фильм — «Мать Мария» (1983) Сергея Колосова. В жюри же входил Глеб Панфилов. На этом «советское присутствие» в официальной части заканчивалось.

Олег не только занимался переводами, но ещё и работал в «Литературной газете», куда его устроил брат. Иными словами, Битов-старший к кино если и имел отношение, то весьма косвенное. Командировать его в Италию решили внезапно, поскольку несколько других обозревателей поехать не смогли. Так пишет в своих мемуарах[834] первый заместитель главного редактора издания Юрий Изюмов, хотя поверить, будто в восьмидесятые годы кто-то отказывался от оплачиваемой командировки в Венецию довольно трудно.

Так или иначе, Олег прибыл в Италию 1 сентября, разместился в венецианской гостинице «Villa Ada» (via Dandolo, 24) и какое-то время не выходил на связь. А 9-го появилось первое сообщения английской радиостанции о том, что он попросил политического убежища. Также анонсировалось, что вскоре Битов сам выступит с заявлением о причинах.

Можно представить, в каком настроении Сизов вернулся в Рим. На встрече с Тарковским его сопровождал Нарымов. Глава студии «неофициально» настаивал, что есть «положительное решение», но чтобы оно вступило в силу, необходимо появиться в Москве. По всей видимости, такова была коллегиальная стратегия, которой решили придерживаться чиновники, поскольку и сам Ермаш в ходе своей беседы с польской актрисой Беатой Тышкевич, подтвердил: Тарковского отпустят в Европу с семьёй, как только он вернётся в Москву.

Режиссёр отказался. С одной стороны, никакого доверия не было. С другой, за последнее время значительно повысились ставки — начиналась активная работа на Западе, многое было сделано для того, чтобы в Сан-Грегорио возник, наконец, его «дом». С третьей, нарастала внутренняя вера в успех. Своих удастся вытащить из Москвы! В общем, соглашаться было нельзя.

Кроме того, Сизов раскритиковал письмо Тарковского Ермашу, как несправедливое. Иными словами, его получение, наконец, было признано вполне официально, но что значит такая реакция?.. Ведь совсем недавно глава студии соглашался и чуть ли не одобрял отдельные тезисы этого послания… Что изменилось? Или он