парни, – Елена покусала губу и решительно махнула рукою. – Собирайтесь-ка в поход – обратно. Посейчас и выходим.

Дружинники – а было-то их всего пара дюжин, зато какие! – весело отсалютовали копьями, саблями и мечами – им тоже здесь, честно говоря, надоело, тем более монашки какие-то несговорчивые попались, косные, нерадостные – ну, разве ж так можно?

Так что хорошо все, славно – в поход так в поход! Инда удальцам мечом помахати…

Затрубила труба, заржали кони, взвилось над дружиною синее знамя… И вот в этот-то, столь красивый и торжественный момент, серой мышкой прошмыгнула от ворот монашка. К великой княгинюшке подбежав, поклонилась низко:

– Там люди оружные у стен. Говорят, что гонцы. Весть от супруга твово, князя великого Георгия, привезли, послание.

– Послание, говоришь? А ну-ка, глянем…

Махнув рукой, Елена позвала за собою десятника да побежала к воротам. На заборол поднявшись, выглянула…

У хлипкого мосточка через протекавший близ монастыря ручей гарцевали на добрых конях всадники числом человек в сто или чуть поболе. Двое из них, спешившись, слонялись у самых ворот, видимо, дожидаясь ответа. Один – краснощекий, мордастый – княгинюшке сразу же не понравился, второй выглядел посимпатичнее – высокий, со светлыми, словно лен, волосами и такой же бородкой.

Ишь… стоят, с ноги на ногу переминаются. Давно бы в ворота загрохотали! Иль князь Егор, что ли, их к вежливости приучил? Ла-адно…

– Чего надобно? – вытянув шею, громко спросила Елена. Да сама же, ничтоже сумняшеся, и ответила – а нечего тут разговоры разговаривать!

– Ежели послание от князя привезли, так – вы двое – заходите. Остальные пусть там, за мостом, ждут.

Монашки проворно отворили ворота, не особенно-то и серьезные, а к слову сказать и вообще – хлипкие. Ежели у какого супостата пушки сыщутся – все, несдобровать обители. Правда, сюда еще добраться надо – а кругом болота, ручьи, урочища непроходимые, проезжих дорог, почитай, что и нету, разве только зимой или не в каждое лето – в сушь. А сейчас вот дождило.

Мокли у моста всадники, лишь двое – мордастый и белокурый – были милостиво допущены в мирскую залу, обычно использовавшуюся в качестве трапезной для паломниц.

А нынче там сидела княгиня – гордая, в золотой короне, в кресле высоком, бархатом синим обшитом… правда, бархат-то молью побит малость, да уж что в обители нашлось. Сидела, поджав со всей суровостью губы, честь свою блюла, хотя очень хотелось тут же письмишко у посланцев из рук вырвать, прочесть… Ан нет! Не все так просто – этикет блюсти надобно.

– Милостивая государыня, кланяюсь вам от имени… и по поручению… и от лица всех…

– Рада вас видеть, любезнейшие господа, и поначалу разрешите узнать – как доехали, как дорога, все ли подобру в Новгороде Великом, и на Москве, и в низовских землях…

– Кланяемся вам, великая княгиня, от всего сердца, и рады высказать чрезвычайное во всем почтение…

– …и вручить письмо.

Ну, наконец-то!

Елена стрельнула глазом на десятника – тот послание и передал: свиток, печатью желтой, княжеской, запечатанный. Все честь по чести. Все, как и должно было быть.

– Посидите пока, яства отведайте, – махнула рукой княгиня. – Вас в людскую проводят.

Посланцы глубоко поклонились, ушли…

Ну, вот теперь!

В нетерпении сорвав печать, государыня развернула свиток, поднесла ближе к свечкам, вчиталась…

«Милостивая государыня наша и супруга Елена Михайловна. Муж твой, Богом хранимый княже великий Георгий челом бьет…»

Та-ак… княгиня тут же напряглась, почувствовав всю исходившую от послания лжу! Сразу же, с первой строчки. Ну, никогда Егор так не писал! Начинал всегда просто – «Милая Леночка, здравствуй» либо вообще – «Ленка, привет». Да и она, княгиня, так же подписывалась – «Люблю. Жду. Лена» Так уж меж ними было заведено – Лена, Леночка, милая… А тут что? Милостивая государыня? Ага-а-а…

Ловушка! Враги! Княгинюшка сообразила это сразу. И тут же стала думать – что делать? Как быть дальше? Отсидеться в обители вряд ли удастся – воротца хлипкие, стены – одно название, от зверей только, не от воинов. Да и дружинников – всего-то две дюжины человек, монашек и считать не надо. А врагов – сотня! Кто знает, может, и пушки у них имеются, особо-то княгиня на забороле не присматривалась. Нет, отсидеться не удастся – не тот монастырь! А вот уйти… по болотам-то долго не находишь, тем более – с малыми-то детьми. Значит – река! Волхов тут недалеко протекает, туда и надо, там и… Но вначале дочитать – чего там вражины злоковарные вообще хотят-то? Ага… Чтоб «княгиня великая со чады» с ними, злодеями то бишь, поехала бы… в Ладогу! Ага, поедет… Ну нет, скорей – поплывет.

Так Еленка все хмырям бессовестным и объяснила: мол, детушки захворали, на лошадях уж никак не можно, иное дело – на лодье… Мол, на перевозе и наняли бы да и поплыли себе… как раз бы и в Ладогу, по воде-то еще удобнее, нежели посуху. Пороги вот разве что… ну так пороги – волоком, чай, людишек хватит.

– Ну, по реке так по реке, – покривившись, согласился белокурый – звали его Тимофей, а как краснощекого звали, княгинюшка не интересовалась – он ей вообще не нравился. Тимофей хоть с виду приятный – хоть и злодей да шпынь, а тот… Тьфу ты, на харю толстую век не смотреть бы!

Уговорившись отправиться завтра поутру, гости с поклонами удалились. Елена проводила их взглядом, после чего живо позвала десятника, обсказала все и велела быть ко всему готовым.

– Всегда готов! – браво рапортовал воин. – Посейчас робятам своим скажу.

– Постой, – княгинюшка хмыкнула вдруг. – А откуда ты это присловье – «Всегда готов» – знаешь?

– Так слышал, как великий князь говорит тако! – улыбнулся десятник. – А что?

– Ничего, ничего, иди. Предупреди поскорей воинов, а что вам потом делать, я скажу после. Пока же только одно – ничем, ни взглядом, ни видом своим татям ничего не показывать! Пусть думают, что не знаем, что беспечны, веселы.

Воины «воровской» сотни ночь напролет жгли костры, сушились от дождя, грелись, выставив надежную стражу на всех тропинках. Для главного же – Тимофея – разбили шатер чуть в стороне, подальше от шума людского да пота конского. Там же разложили и костерок, а от дождя натянули сверху рогожку.

– Ох, господине, – усевшись на только что срубленную осиновую сушину, покачал головой краснощекий. – Дозволь спросить?

– Ну, спрашивай, Епифане, – усевшись рядом, Тимофей дернул шеей. – Только покороче, ага.

Епифан поворошил палкой потрескивающие в костре дрова и тихо поинтересовался:

– А почему мы, господине, княгиню сразу-то