21. Конец «Вороньей слободки»

21//1

…он [Птибурдуков] выпиливал лобзиком из фанеры игрушечный дачный нужник… он считал выпиливание по дереву лучшим отдыхом. — Выпиливание, как и выжигание по дереву, восходит к дореволюционному времени, но выжигание получило в советские годы репутацию старомодного обывательского занятия [см. ДС 35//7], в то время как выпиливание, как более конструктивный процесс, поощрялось. Журнальные рекламы эпохи ЗТ наперебой предлагают наборы для выпиливания по дереву: «Альбом на 16 листов, новые предметы и игрушки, приложение — 12 пилок»; «Альбом для выпиливания по дереву, 30 листов, 250 деталей всевозможных рисунков (худ. Тараканов)» [Эк 1930, КП 1928 и др.]. Выпиливанием занимается образцовый пионер в рассказе Вл. Лидина «Мужество» [НМ 02.1930]. Похоже, однако, что соавторы относятся с иронией и к этому советскому хобби, как и ко всей обстановке нового гнезда Варвары. Старорежимного интеллигента Лоханкина эта передовая женщина заменила мещанином новой формации — с научно-техническим дипломом, неравнодушием к домашнему уюту и мышлением, составленным из советских штампов: «…считал… лучшим отдыхом» 1, «На втором году пятилетки…» и т. п. Не символична ли и ассоциация обоих ее мужей с уборной? Как не раз отмечалось в литературе (ср. в особенности сатиру Маяковского), новый обыватель заимствовал структуру своего быта у прежнего обывателя, лишь слегка перекрашивая ее на советский лад. Выжигание анютиных глазок сменилось выпиливанием нужника — вот вся разница.

Увлечение Птибурдукова имеет параллель в «Бесах», где губернатор фон Лембке — человек недалекий и находящийся под каблуком у жены — склеивает из бумаги театр, железную дорогу и кирку со всеми подробностями: «Поднимался занавес… публика выходила из вокзала…. пастор выходил говорить проповедь…» [П.4.3; параллель указана в кн.: Каганская, Бар-Селла, Мастер Гамбс и Маргарита, 44]. Еще более близкий прецедент — в «Трех сестрах» Чехова, где предрасположенный к мещанству Андрей Прозоров «выпиливает разные штучки» [д. 1].

21//2

Он [Лоханкин] по самую бороду был завернут в белое марсельское одеяло… К груди он прижимал книгу «Мужчина и женщина», толстую и раззолоченную, как икона. — В. Катаев вспоминает «белоснежные, тканьевые, так называемые «марсельские» одеяла, которыми застилались наши кровати» [Разбитая жизнь, 95].

Словарь Брокгауза, издание «Мужчина и женщина» и тому подобные книги облекались в пышные сравнения [см. ЗТ 13//8]. Сравнение книги с иконой в данном месте вряд ли случайно. Немного далее Лоханкин уточнит: Спасти успел я только одеяло и книгу спас любимую притом. Васисуалий Андреевич спасает от пожара ту книгу из своей «сокровищницы мысли», которая ему всего ближе по содержанию (видимо, как зеркало его собственной гиперсексуальности, см. ЗТ 13//9 и 10). В определенного типа дореволюционных домах выносу из огня в первую очередь подлежали иконы. Как пишет в своих воспоминаниях о купеческом быте С. Дурылин, «самым прочным достоянием православной русской семьи были образа. Когда наступала огненная беда, пожар, из дома прежде всего, часто с опасностью для жизни, стремились спасти «Божье милосердие»» [В своем углу, 158]. Похоже, что здесь перед нами еще одна простонародная, «сермяжная» черточка в образе интеллигента Лоханкина [ср. ЗТ 13//30] и очередное пародийное уравнение из области соавторских издевательств над старой культурой и религией. В менее явной форме его же можно видеть в поступке Пряхина, бросающегося в огонь за четвертью водки [см. ниже, примечание 12].

21//3

Як вам пришел навеки поселиться… — «Теперь… если ты позволишь, я готов навсегда у тебя поселиться», — говорит брату Павел Петрович Кирсанов [Тургенев, Отцы и дети, гл. 7].

21//4

Его желтая барабанная пятка выбивала по чистому восковому полу тревожную дробь. — Ср.: «…[Лямшин] ногами мелко топотал по земле, точно выбивая по ней барабанную дробь» [Достоевский, Бесы Ш.6.1]; «Он уже приготовился слушать дьячка, выбивавшего с левого клироса барабанную дробь» [Белый, Серебряный голубь, гл. 1]; «Мое сердце выбивает барабанную дробь» [Н. Евреинов. Кухня смеха // Русская театральная пародия].

21//5

…Погорелец сидел за столом и прямо из железной коробочки ел маринованную рыбу. Кроме того, с полочки были сброшены два тома «Сопротивления материалов» и их место заняла раззолоченная «Мужчина и женщина». — «Сопротивление материалов» — технический справочник, настольная книга инженеров всех специальностей.

Пригретый Птибурдуковыми, погорелец Лоханкин ведет себя бесцеремонно: съедает хозяйский ужин, сбрасывает книги, наконец, пытается приставать к Варваре. Близкую ситуацию находим в рассказе А. Аверченко «Камень на шее». Некто Пампасов, делавший вид, что хочет утопиться, «спасен» художником Рюминым, который приводит его к себе и разрешает жить на диване. Пампасов приживается у Рюмина, поглощает его запасы сигар и вина, носит его одежду и ухаживает за его женщинами; застав Пампасова за этим занятием, художник, подобно Птибурдукову, приходит в ярость; у Аверченко он выгоняет нахлебника из дома.

21//6

Потом с полу донесся тягучий шепот Лоханкина: — Варвара!.. Почему ты от меня ушла, Варвара? — Образ Лоханкина заимствует отдельные свои черточки у дореволюционных беллетристов, как, например, у А. Аверченко [см. ЗТ 13//10 и выше, примечание 5] и М. Кузмина [см. ЗТ 13//3]. Здесь, видимо, налицо еще один отзвук Кузмина, в чьей повести «Федя-фанфарон» (опубликована в журнале «Аргус» в 1917) выведен, как и в повести «Мечтатели», человек никчемный, велеречивый, мятущийся, паразитирующий за счет знакомых и женщин. В одной из глав он проводит ночь на диване в квартире рассказчика: «Федор Николаевич… казалось, дремал. Наконец, до меня донесся с дивана какой-то шепот… [который] обратился в еле уловимый, но тем не менее внятный лепет: — Боже мой! Боже мой! Как вы должны меня презирать» и т. п. [Кузмин, Проза, т. 9; курсив мой. — Ю. Щ.].

21//7

— Сожжет, старая, всю квартиру! — бормотал он [Митрич]. — Ей что? А у меня одна рояль, может быть, две тысячи стоит. — Женский род слова «рояль», видимо, призван маркировать речь Митрича как малокультурную, мещанскую. Ср: «А я… эту пудель не мучил»; «Начал Петюшка… свою китель сдирать» [Зощенко, Честный гражданин; Операция]. Однако в литературной речи XIX в. «рояль» встречается как в мужском, так и в женском роде: Рояль был весь раскрыт… (А. Фет); «Душа моя, как дорогой рояль» [Чехов, Три сестры, д. 3]; «Занятия начинались за роялью» [Белый, в кн.: Как мы пишем, Изд-во писателей в Ленинграде, 1930, 17]; Так долго они танцевали, / Уста прижимая к устам, / И томные звуки рояли / Всю ночь раздавалися там (из переделки «для благородных девиц» строфы М. Лермонтова].

Субстантивированное прилагательное «старая» как инвертированное подлежащее (после сказуемого) — стереотип определенного стиля: «Сопротивляясь смерти, бурно шелушилась старая по веснам… Но и покойницей не сдавалась старая…» [о березе; Леонов, Вор, 69].

Мотивы и слова Митрича находим у О. Форш: «Старуха Лукерьюшка жила