меня, но получить ответа я не успел. Мы уже стояли на площадке вагона-столовой и Гучков и Шульгин уже нервно снимали свои шубы. Их сейчас же провел скороход в салон, где назначен был прием и где находился уже граф Фредерикс. Бедный старик, волнуясь за свою семью, спросил, здороваясь, Гучкова, что делается в Петрограде, и тот «успокоил» его самым жестоким образом:

— В Петрограде стало спокойнее, граф, но ваш дом на Почтамтской совершенно разгромлен, а что стало с вашей семьей — неизвестно»[2330].

Шульгин обратил внимание: «Это был большой вагон-гостиная. Зеленый шелк по стенкам… Несколько столов… Старый, худой, высокий, желтовато-седой генерал с аксельбантами… Это был барон Фредерикс…

— Государь Император сейчас выйдет… Его Величество в другом вагоне.

Стало еще безотрадостнее и тяжелее.

В дверях появился Государь… Он был в серой черкеске… Я не ожидал увидеть его таким… Лицо? Оно было спокойно… Мы поклонились. Государь поздоровался с нами, подав руку. Движение это было скорее дружелюбно…

— А Николай Владимирович?

Кто-то сказал, что генерал Рузский просил доложить, что он немного опоздает.

— Так мы начнем без него.

Жестом Государь пригласил нас сесть… Государь занял место по одну сторону маленького четырехугольного столика, придвинутого к зеленой шелковой стене. По другую сторону столика сел Гучков. Я — рядом с Гучковым, наискось от Государя. Напротив царя был барон Фредерикс»[2331].

В вагон ворвался главкосев, столкнувшийся с Мордвиновым: «Рузский был очень раздражен и, предупреждая мой вопрос, обращаясь в пространство, с нервной резкостью начал совершенно по-начальнически кому-то выговаривать:

— Всегда будет путаница, когда не выполняют приказаний. Ведь было ясно сказано направить депутацию раньше ко мне. Отчего этого не сделали, вечно не слушаются…

Я хотел его предупредить, что Его Величество занят приемом, но Рузский, торопливо скинув пальто, решительно сам открыл дверь и вошел в салон»[2332]. Там он занял место между Фредериксом и Шульгиным. По свидетельству Шульгина, вместе в Рузским в салон вошел и генерал Данилов (он тоже этот факт подтверждал), занявший место в углу. Другие участники события Данилова как участника начальной части встречи не помнят, включая и начальника военно-походной канцелярии императора свиты генерал-майора Нарышкина, который вел стенограмму встречи. Эта стенограмма, известная как «Протокол отречения Николая II» почти дословно сохранила для истории, что происходило далее. Эмоции и оценки — от других непосредственных участников.

Начал Гучков, который наконец-то смог непосредственно приступить к завершению главного дела своей жизни — свержения Николая II. «Говорил Гучков. И очень сильно волновался, — вспоминал Шульгин. — Он говорил, очевидно, хорошо продуманные слова, но с трудом справлялся с волнением. Он говорил негладко… и глухо. Государь сидел, оперевшись слегка о шелковую стену, и смотрел перед собой. Лицо его было совершенно спокойно и непроницаемо»[2333]. Так воспитали. Перо Нарышкина привычно стенографировало:

«— Мы приехали с членом Государственной думы Шульгиным, чтобы доложить о том, что произошло за эти дни в Петрограде и, вместе с тем, посоветоваться о тех мерах, которые могли бы спасти положение. Положение в высшей степени угрожающее: сначала рабочие, потом войска примкнули к движению, беспорядки перекинулись на пригороды, Москва не спокойна. Это не есть результат какого-нибудь заговора или заранее обдуманного переворота (здесь Гучков явно скромничал — В. Н.), а это движение вырвалось из самой почвы и сразу получило анархический отпечаток, власти стушевались. Я отправился к замещавшему генерала Хабалова генералу Занкевичу и спрашивал его, есть ли у него какая-нибудь надежная часть или хотя бы отдельные нижние чины, на которых можно было бы рассчитывать. Он мне ответил, что таких нет, и все прибывшие части тотчас переходят на сторону восставших. Так как было страшно, что мятеж примет анархический характер, мы образовали так называемый Временный комитет Государственной думы и начали принимать меры, пытаясь вернуть офицеров к командованию нижними чинами; я сам лично объехал многие части и убеждал нижних чинов сохранять спокойствие. Кроме нас заседает еще комитет рабочей партии, и мы находимся под его властью и его цензурою. Опасность в том, что если Петроград попадет в руки анархии, нас, умеренных, сметут, так как это движение начинает нас уже захлестывать. Их лозунги: провозглашение социальной республики. Это движение захватывает низы и даже солдат, которым обещают дать землю.

Вторая опасность, что движение перекинется на фронт, где лозунг: смести начальство и выбрать себе угодных. Там такой же горючий материал, и пожар может перекинуться по всему фронту, так как нет ни одной воинской части, которая, попав в атмосферу движения, тотчас не заражалась бы. Вчера к нам в Думу явились представители: сводного пехотного полка, железнодорожного полка, конвоя Вашего Величества, дворцовой полиции и заявили, что примыкают к движению. Им сказано, что они должны продолжать охрану тех лиц, которые им были поручены; но опасность все-таки существует, так как толпа теперь вооружена»[2334].

На этом месте Гучков мог бы и кончить, царь переменился в лице, узнав об измене великого князя Кирилла Владимировича, которому доверял самое ценное — свою семью. «Особенно сильное впечатление на Николая II произвела весть о переходе его личного конвоя на сторону восставших войск, — расскажет Рузский журналисту. — Этот факт его настолько поразил, что он дальнейший доклад Гучкова слушал уже невнимательно»[2335]. Гучков, тем временем, продолжал, не уловив перемены выражения лица царя, поскольку избегал смотреть на него:

«— В народе глубокое сознание, что положение создалось ошибками власти и именно верховной власти, а потому нужен какой-нибудь акт, который подействовал бы на сознание народное. Единственный путь это передать бремя верховного правления в другие руки. Можно спасти Россию, спасти монархический принцип, спасти династию. Если вы, Ваше Величество, объявите, что передаете свою власть вашему маленькому сыну, если вы передадите регентство великому князю Михаилу Александровичу или от имени регента будет поручено образовать новое правительство, тогда, может быть, потому, что события идут так быстро, что в настоящее время Родзянко, меня и умеренных членов Думы крайние элементы считают предателями; они, конечно, против этой комбинации, так как видят в этом возможность спасти наш исконный принцип. Вот, Ваше Величество, только при этих условиях можно сделать попытку водворить порядок. Вот что нам, мне и Шульгину, было поручено Вам передать. Прежде, чем на это решиться, Вам, конечно, следует хорошенько подумать, помолиться, но решиться, все-таки не позже завтрашнего дня, потому, что завтра мы не будем в состоянии дать совет и если Вы его у нас спросите, то можно будет опасаться агрессивных действий»[2336].

Повисла долгая пауза. Наконец Николай заговорил. «После взволнованных слов А.И. голос его звучал спокойно, просто и