новые произведения. Если в 1929 году играли отрывки из «Пиковой дамы», в 1932-м – из «Русланы и Людмилы», то в 1939-м подготовили «Травиату», а в следующем – «Евгения Онегина». Из выдающихся выступлений оркестра следует отметить торжественный акт, 29 мая 1938 года, по случаю 70-летия со дня рождения Императора Николая II, устроенный в театральном зале Русского Дома в Белграде, где кадетский оркестр под управлением М.С. Собченко вдохновенно исполнил увертюру из оперы «Жизнь за Царя» Глинки, а также гимны, подхваченные голосами тысячной толпы.

Оркестр в Белой Церкви. С первого же года существования удалось получить для корпуса пианино. Уроки музыки давались за особую плату по желанию родителей. Обучалась всегда небольшая группа кадет. До 1939 года преподавательницей была А.А. Левитская, а с этого года Е.В. Говорова.

Традиции

Говоря о корпусе, нельзя умолчать о той области внутренней жизни кадет, которая обычно бывала скрыта от посторонних глаз, – о традициях. Без них корпус не был бы корпусом и кадеты не были бы кадетами; без традиций не было в Российской армии ни одной части и ни одного военно-учебного заведения. Традиции не были сухими, казенными постановлениями, они создавались самой жизнью и условиями среды настолько, что связывали на всю жизнь сослуживцев и однокашников, свято береглись и передавались из поколения в поколение. Но невозможно ясно и коротко ответить на вопрос – что понимать под словом «традиции» и в чем заключалась «традиционная жизнь». Это был сложный, неписаный кодекс внутренней жизни и взаимоотношений, который подготовлял кадета, а потом юнкера к ответственной службе в армии.

Большинство традиций имело серьезно продуманный характер, но были и шуточные, особенно в корпусах и училищах, что вполне соответствовало молодости и настроениям кадет и юнкеров (ночные парады, похороны химии и даже всех наук по окончании курса и т. д.). Они вносили в суровую казенную обстановку свежесть, разнообразие и юмор, причем немалую роль играл соблазн риска, так как далеко не всегда начальство закрывало глаза на подобные нарушения порядка и дисциплины. Но были также традиции суровые и требовательные, учившие молодежь с ранних лет уважать и любить старших однокашников, уметь подчиняться раньше, чем получить право командовать, проникаться любовью к армии и к Отечеству. Они пробуждали жертвенность по отношению к своим товарищам, учили поступаться личными интересами, дорожить именем своего корпуса, училища и полка, поддерживать дисциплину, развивали сообразительность, мужество и отвагу.

Такие пороки, как стяжательство, эгоизм, доносительство и «фискальство», все это искоренялось своими средствами в кадетской среде, а более тяжелые проступки карались суровыми мерами товарищеского воздействия, вплоть до изгнания. Такие меры были более эффективны, чем постановления педагогического персонала.

Вполне естественно, что внутренняя кадетская организация, со своими законами и своей иерархией, встречала нередко сильное противодействие со стороны воспитательского персонала, что еще больше укрепляло внутреннюю дисциплину и тесную спайку в кадетской среде. Эта среда готова была в полном составе нести наказание за одного необнаруженного виновника какого-либо проступка, за исключением бесчестных; она чутко реагировала на каждую несправедливость и нередко устраивала организованные бунты против особо нелюбимых педагогов, так называемые «бенефисы», но одновременно строго следила за соблюдением всех требований общевоинской дисциплины и за охраной репутации корпуса вне его стен.

В старое время во всех корпусах традиции были более или менее одинаковы, с некоторыми лишь различиями, в зависимости от местных условий. Так, например, в части корпусов был цук, занесенный в них близостью кавалерийских училищ, в других же цука не было совершенно. В большинстве корпусов полное участие в традиционной жизни начиналось с 6-го класса, то есть с переходом в строевую роту; в корпусах 4-ротного состава это начиналось с 4-го класса, который был уже во второй роте. Там, где был цук, старший 7-й класс именовался «корнетами», а все младшие «сугубыми», а иногда «сугубыми зверями». Во главе 1-й роты был «корнетский комитет», или «майорат», который состоял из «майоров» и «полковников», и возглавлялся «генералом выпуска». Все члены «майората» назначались предыдущим выпуском, во время последнего традиционного парада. Звание «майора» давалось иногда некоторым, особенно «отчетливым» кадетам 6-го класса; они получали все права «корнетов», но в заседаниях «майората» не участвовали. Эти заседания происходили по мере надобности; на них каждый мог высказать свое мнение, но последнее слово принадлежало «генералу» и имело силу приказа.

Описанные выше порядки, звания и должности были неодинаковы в разных корпусах, и, кроме того, на них часто сказывалось влияние местных обычаев, особенно в корпусах, находившихся в казачьих областях, на Кавказе, в Сибири и в других отдаленных местностях России. Но, несмотря на разницу в названиях и в некоторых порядках, внутренний смысл их был одинаков и повсюду выпускной 7-й класс был хранителем традиций и руководителем внутренней жизни всего корпуса.

Влияние внутренней кадетской иерархии на корпусную жизнь было всеобъемлющим. Если нарушение воспитательской дисциплины считалось часто допустимым, то непослушание старшим кадетам было немыслимым. Происходило это не от страха перед силой, а из сознательного чувства восхищения и гордости за старших товарищей, из желания им подражать, стать такими же отчетливыми строевиками, лихими традиционерами и хранителями заветов старины. Как это ни звучит странно для тех, кто сам не жил этой жизнью, но в случаях необходимости восстановления общего порядка в корпусе, что иногда было не под силу всему воспитательскому персоналу, достаточно было одного слова «генерала выпуска», и подчинение было немедленным.

На хранении у выпуска был объемистый альбом, называвшийся «Звериада», или правильнее – «Звери-ада». Происхождение этого слова старинное и связано с тем наименованием, которое в старые времена давалось корпусному начальству. Родилось оно еще в дореформенное время, в суровую эпоху Императора Николая I, когда еще существовали телесные наказания и когда начальство считало карательные функции лучшим методом воспитания. Книга эта была священной реликвией, и ее могли видеть только кадеты 1-й роты. Звериада была украшена портретами, рисунками и виньетками, а на первых страницах обычно помещался стихотворный текст, приблизительно одинаковый во всех корпусах, который описывал рождение корпуса и его историю и начинался словами «Когда наш корпус основался…», а кончался прощанием с корпусом перед переходом в военное училище. На следующих страницах каждый выпуск вписывал свои новые куплеты, которые посвящались всегда насмешкам над воспитателями и педагогами и с немалой долей юмора описывали «страдания» бедных кадет и все несправедливости, которым они будто бы подвергались в стенах корпуса: «Скорей померкнет мира свет, на землю явится Создатель, чем прав окажется кадет, а виноватым воспитатель!»

Так было в старые годы, и повелось это еще с очень давних времен. Но едва лишь в зарубежье были созданы новые Звериады, как содержание