Эштон принужденно рассмеялась:

– Право, Орри, никогда не слышала большего бреда. О чем ты вообще говоришь?

– О твоем присутствии в банде заговорщиков. Я был на той ферме и видел там Джеймса. И тебя тоже.

– Чушь какая! – фыркнула она, продолжая натянуто улыбаться, а потом быстро шагнула в сторону. – А вот и мистер Бенджамин приехал!

Орри повернулся. Пухлого невысокого человека уже окружила толпа обожателей, а он, казалось, смотрел только на Мадлен. И сразу направился в ее сторону.

Последние слова Эштон произнесла довольно громко. Хантун ее услышал, извинился перед спорщиками и подошел к Орри слева. Эштон снова повернулась к брату и с видом оскорбленной невинности воскликнула:

– То, что ты говоришь, просто абсурд! Бред!

– Называй как хочешь, – ответил Орри, пожимая плечами. – Я видел и слышал достаточно, чтобы понять цель этих встреч. Бог знает, как тебя угораздило ввязаться в такое дело… – (Хантун застыл рядом, онемев от потрясения, когда до него дошел смысл разговора.) – И я понял, что вы сумели замести следы. Но это лишь временно. Мы все равно вас поймаем.

Орри недооценил свою сестру, не ожидая от нее контратаки.

– Только сначала мы поймаем тебя, дорогой, – сказала она с обаятельной улыбкой. – Я давно искала удобного случая, чтобы поговорить о маленькой ложке дегтя в вашей семейной бочке меда. Или лучше назвать это скелетом в шкафу?

Орри почувствовал, как ладонь стала ледяной и лицо тоже. Он окинул взглядом зал со сводчатым потолком. Стало заметно тише, некоторые гости уже поняли, что разгорается ссора, хотя слышать их разговор мог только Хантун, который уже выглядел так, словно вот-вот отдаст концы.

Эштон похлопала Орри по руке веером:

– Давай договоримся, дорогой братец. Ты будешь помалкивать, и я тоже.

На виске Орри выступил набухший сосуд.

– Не надо мне угрожать, Эштон. Я хочу знать, где сейчас Ламар Пауэлл.

– А не пошел бы ты ко всем чертям! – ядовито улыбаясь, произнесла Эштон.

Это услышал Бенджамин, и Мадлен тоже. Вспыхнув от изумления, она бросила на мужа встревоженный взгляд. Три женщины, с которыми она разговаривала, заметили это. Голоса начали умолкать. Все головы повернулись к Орри.

– Эштон! – предостерегающе сказал он хриплым от гнева голосом.

– Я уже давно хотела тебя спросить, дорогой, – защебетала Эштон, – как ты умудрялся так ловко скрывать правду все это время? Даже мне ничего не сказал, хитрый лис! Но некий капитан Беллингхэм предъявил мне неопровержимые доказательства. Портрет, который, я уверена, когда-то висел в ново-орлеанском…

Беллингхэм? Портрет? Имя не значило для Орри ничего, но упоминание о портрете внезапно заставило его кое-что вспомнить, и это воспоминание оказалось подобно удару под дых. Отец Мадлен, Фабрей, рассказывал ей перед смертью, что где-то существует портрет ее матери, но Мадлен никогда его не видела.

Чуя близкую победу, Эштон оживилась. Приподнявшись на цыпочки, она сжала руку Орри у плеча и прошептала:

– Видишь, я все знаю о ней. В твоей милой женушке немало дегтя. Так что ты просто дурак, если вздумал обвинять меня. – Она впилась ногтями в серый рукав, потом опустила руку, развернулась и, подхватив юбки, ринулась к Мадлен, Бенджамину и кружку женщин, болтавших о всякой ерунде. – Милая, скажи нам правду. Когда мой брат женился на тебе, он знал, что твоя мать была квартеронкой из Нового Орлеана? – (Бенджамин, державший ладонь Мадлен обеими руками, тут же отпустил ее.) – И что она работала в доме с дурной репутацией?

Женщина справа от Мадлен попятилась, нахмурившись. Другая женщина принялась нервно теребить бородавку на лице. Мадлен снова посмотрела на Орри. В ее темных глазах сверкнули слезы. Он никогда не видел, чтобы она была готова потерять самообладание. Ему хотелось броситься к жене, и в то же время он едва сдерживался, чтобы не убить свою сестру здесь, на месте.

– Ну же, милая! – настаивала Эштон. – Признайся! Разве твоя мать не была черномазой проституткой?

Орри сжал плечо Хантуна:

– Уведи ее отсюда, или я ее искалечу!

Со всей силой, накопившейся в его правой руке после того, как он потерял левую, Орри толкнул Хантуна в сторону Эштон. Очки Хантуна слетели с носа, и он чуть не наступил на них. Эштон разъярилась как фурия, она привлекала всеобщее внимание, и ее нужно было поскорее увести.

Кое-как нацепив очки, Хантун подбежал к жене:

– Мы уходим!

– Нет. Я не готова…

– Мы уходим! – закричал он, и все снова повернулись к ним.

Хантун толкнул жену, она возмутилась, и тогда он толкнул ее снова. Эштон поняла, что Хантун в истерике и его нужно опасаться. Продолжая упорствовать, она может потерять все, что завоевала. Холодно улыбнувшись брату, она вывернулась из руки Джеймса и пошла к выходу.

Хантун поспешил за ней, яростно потирая кончики пальцев.

– Добрый вечер, – бормотал он на ходу. – Извините нас… Добрый вечер… – И помчался вниз по лестнице.

В стороне Питерсберга заговорила артиллерия. Люстры в здании качнулись. Меммингер смотрел на Орри пустыми глазами, а Бенджамин, снова сама любезность, с улыбкой утешал Мадлен.

– Ни разу в жизни не видел столь постыдного поведения, – сказал он. – Я вам сочувствую. Я искренне убежден, что дикие обвинения той молодой особы – ложь…

Мадлен дрожала. Орри быстро подошел к ним и с отвращением увидел, как мгновенно изменился Бенджамин. Министр стряхнул с себя роль друга и стал представителем правительства, произнеся всего два слова:

– Не так ли?

Орри никогда не любил свою жену и не восхищался ею так же сильно, как в тот момент, когда она спросила:

– Господин министр, я обязана по закону отвечать на ваш неучтивый вопрос?

– По закону? Разумеется, нет. – Бенджамин смотрел на нее, как кот на мышь. – И я, безусловно, не хотел быть неучтивым. Тем не менее ваш отказ кто-то может воспринять как признание.

– Я желала бы услышать ответ одной из первых, – фыркнула дама с бородавкой. – Было бы просто позором, если бы кто-нибудь из нашего собственного военного министерства оказался женат на цветной женщине.

– Да будьте вы все прокляты с вашей спесью! – воскликнула вдруг Мадлен.

Женщина отскочила в сторону, словно ее ужалили. Орри подошел к жене, как-то сумев обуздать всю бурю эмоций, охватившую его в эти несколько минут, – изумление, тревогу, ярость, смущение – и спокойно коснулся ее руки:

– Идем, дорогая. Нам тоже пора домой. – Он мягко взял ее под руку. Казалось, Мадлен вот-вот упадет в обморок.

Каким-то чудом он провел ее мимо затхлых теток в прошлогодних платьях, слишком нарядных служащих, Меммингера, помощника главного инспектора, который стоял возле чаши с пуншем, разинув рот. Жаркий ветер с шуршанием несся через площадь Капитолия, взметая в воздух мусор. Пыльные облака были такими густыми, что углы зданий казались размытыми.