Вон сколько ему лет, а он, как орёл степной, сильный, величавый! И «Поднятая целина», и «Тихий Дон» – какой это всё монолит! И будто приросли к нему, плоть от плоти его. Вот закончу работу здесь, сниму своего «Степана», и надо писать что-то большое, настоящее».

В интервью «Правде» сказал: «Шолохов перевернул меня. Он мне внушил не словами, а присутствием своим в Вёшенской и в литературе, что нельзя торопиться, гоняться за рекордами в искусстве, что нужно искать тишину и спокойствие, где можно глубоко осмыслить судьбу народа… Шолохов открылся мне в его реальном земном свете, в объективном, естественном, правдивом свете труженика в литературе».

Ещё сказал, горько признаваясь в самом больном для него: «Кино – искусство скоротечное, а литература – вечное искусство. Надо выбирать. Для меня это проблема. Режиссёр или писатель? За эту прежнюю неопределённость свою придётся расплачиваться. И не знаю ещё – чем…»

И далее: «Кино – соблазнительное занятие. Но проходят годы, и новая техника сметает всё с белых экранов. А шолоховская проза твёрдо стоит, тут ничего не скажешь. Стоит и живёт, и кино вертится вокруг неё. Сколько экранизаций произведений Шолохова, Боже мой! А Шолохов – один…»

И ещё: «Ежедневная суета поймать и отразить в творчестве всё второстепенное опутала меня… Он предстал передо мной реальным, земным светом правды…»

Земным светом правды!

Шолохов за несколько часов обесценил всё то, что годами нашёптывали Шукшину в московских гостиных, в редакциях, в ночных купе за разговорами. Все эти россказни, бородатые версии, пражские слёзы, враньё, ухмылки – всё полетело к чертям.

Шукшин сам глаза имел, сам был духовидец. Он понял даже больше, чем хотел: «Я растрачиваю своё время, а жизнь проходит мимо… Нет, не буду больше его растрачивать! Это решение я принял, уходя от Шолохова, и не думаю от него отказываться… Именно после встречи с Шолоховым, в его доме, я сам твёрдо решил: вернусь в Сростки!»

Сростки – то место в Сибири, где Шукшин родился.

«Шолохов – весомое подтверждение того, что писатель не должен, не может избегать дней и атмосферы своего детства» – так подбил итог.

Василий Белов вспоминал: «Встреча с Шолоховым просто доконала его: “Вот в ком истина! Спокоен, велик! Знает, как надо жить. Не обращает внимания ни на какие собачьи тявканья…” Он вернулся с Дона совсем с другим настроением…»

Шукшин решил так: закончу съёмки в фильме «Они сражались за Родину», потом – Разин, потом ещё раз к Шолохову заеду, он позвал, а потом – в Сростки, и всё. Писать.

Ему оставалось жить без малого четыре месяца.

* * *

Место для съёмок подсказал сам Шолохов: хутор Мелологовский Волгоградской области, недалеко от станицы Клетской. Сто километров от Вёшенской, если по прямой.

В тех местах шли бои, окопы и воронки сохранились со времён войны: уже сам пейзаж поражал – Шолохов его видел ещё тогда, тридцать с лишним лет назад, и запомнил.

У всего Мелологовского хутора выкупили дома и помогли с переездом. В процессе съёмок весь хутор сожгут – таков был замах тогда, таковы бюджеты и возможности.

Пока снимали, не раз находили неразорвавшиеся мины и, роя окопы, останки солдат.

Для артистов арендовали в качестве гостиницы теплоход «Дунай» – там, в своей каюте, 2 октября 1974 года в три часа ночи умер Шукшин. В оставшихся эпизодах с его участием играл дублёр.

Бондарчук предложил Шолохову роль рассказчика за кадром. Так уже делал Алексей Герман, снимая фильм «Двадцать дней без войны» по одноимённой повести Симонова, где Симонов читал закадровый текст. Писатель поначалу дал согласие, но потом отмахнулся: «Вызывайте своего артиста. Вы по зёрнышку, по кадрику будете складывать картинку. Я так не могу».

На первый публичный показ по сложившейся уже традиции готовый фильм привезли к автору: премьера состоялась 17 апреля 1975 года в ДК станицы Вёшенской.

Прибыли Бондарчук, актёры Тихонов, Лапиков, Никулин, Бурков, Николай Губенко, Андрей Ростоцкий, писатель Анатолий Калинин, поэт Василий Фёдоров и сопутствующее случаю начальство: директор киностудии «Мосфильм», секретарь Ростовского обкома…

Шолохов был доволен, взволнован, вдохновлён.

На обсуждении рассказал, что в центре романа по замыслу – судьбы двух братьев Стрельцовых. Прототип старшего брата, признался Шолохов – это генерал Михаил Фёдорович Лукин. Связанные с ним первые предвоенные главы в фильм не вошли. Они не имели сюжетной связки с основными событиями повествования, и впаять их в единое кинополотно было невозможно.

Несмотря на то, что в титрах первым значился сыгравший младшего Стрельцова Вячеслав Тихонов, главная роль, конечно же, была у Шукшина. Наряду с «Калиной красной» фильм этот станет лучшей его киноработой.

Шолохов скажет потом: «Очень хорош в фильме Вася. Очень жаль его… Многое бы мог ещё сделать…»

Накануне своего семидесятилетнего юбилея, имея в столе вчерне написанную первую книгу романа и план третьей, Шолохов теперь поверил, что труд свой – завершит.

Хотя вроде бы и не писалось давно – о чём он, между прочим, успел признаться в ту самую встречу Шукшину, – но ожившие на экране герои словно бы потребовали довоплотить их.

На встрече в ДК Шолохов сказал при всех:

– Давайте подумаем о продолжении нашей работы. Сергей Фёдорович спрашивал: а будет ли оно? Будет. Я могу твёрдо сказать.

Московская премьера фильма состоялась 12 мая 1975 года – спустя три дня после всенародных празднеств в связи с юбилеем Победы.

Через два дня после шолоховского дня рождения, 26 мая, будто бы в подарок к его семидесятилетию, картина вышла на широкие экраны по всей стране. Как и основные предыдущие экранизации, фильм сразу же получил всенародное признание. За год кинопоказы посетило свыше 40 миллионов зрителей.

Если пересмотреть этот фильм, ежеминутно сверяясь с текстом, выяснится: Бондарчук экранизировал шолоховский роман с поразительным буквализмом, подетально, почти построчно, следуя воле автора абзац за абзацем.

Помимо несомненного режиссёрского мастерства, именно здесь кроется разгадка поражающей силы этой картины: Бондарчук выступил бережным слугой шолоховского изобразительного дара.

* * *

Когда имеешь дело с огромным писателем, доказать, опираясь на его тексты, можно вещи взаимоисключающие.

Шолохов, как антивоенный писатель: тема вполне доказуемая.

Открываем «Тихий Дон», находим те страницы, где идёт авторская речь о Первой мировой, о всех её катастрофах. И слышим безусловную шолоховскую, с оглядкой на Льва Толстого, убеждённость: война – чудовищная и омерзительная бессмыслица.

Читая «Донские рассказы», нигде почти не увидим, не распознаем авторского любования при описании схваток, перестрелок, погонь Гражданской войны.

Война – дело больное, злое, поганое.

Но как же он умеет её описывать уже в 19, в 20 лет – это невероятно!

Вот рассказ «Коловерть», 1924 года: «Из-под лошадиных копыт пули схватывали мучнистую пыльцу, шипели, буравя сено; одна оторвала у тачанки смолянистую