продолжало одобрять пытки, но в крайних случаях. Однако, если весь период террора теперь воспринимался как один сплошной крайний случай, это мало способствовало прояснению того, где проходит грань между крайним случаем и нормой. Вместо этого Борков продолжал указывать на парадоксальное сосуществование чрезвычайного положения и закона. Следователь должен был знать, к кому применять репрессии, но как к этому знанию прийти, Борков не говорил:

Насчет несвойственных методов. Мы от них и сейчас не отказываемся. Что это за псевдоморализм, когда иностранные разведки к нашим братьям применяют пытки, издевательства, а мы должны быть гуманны. Надо знать, к кому применять репрессии и как применять, но повторяю – это крайняя мера, и репрессии надо применять, прежде всего, зная, к кому применять, и когда все другие меры использованы. А вы применяли повально без всяких ограничений к кому надо и к кому не надо. В этом корень вражеской провокации. Здесь искривление указаний партии в применении физических мер. <…>

Теперь, товарищи, по существу внесенных предложений, мне кажется, что предложение распустить партком будет неправильно, так как это будет означать роспуск всей партийной организации. А теперь такой необходимости нет. Надо обсудить каждого члена парткома в отдельности, и если он заслуживает – оставить его в парткоме, нет – вывести. Вам, товарищи, надо лучше работать, не ныть, не паникерствовать, не кисельничать – вы работаете крайне неудовлетворительно. Мы в обкоме это чувствуем хотя бы потому, что политинформацию получаем плохую. Работать надо получше, а вы исключительно плохо работаете. Честно исправляйте ошибки. <…>

Обком в ближайшее время заменит часть работников, потому что товарищи не смогли подняться до уровня задач, поставленных в решениях ЦК и СНК от 17 ноября 1938 года. Паникерить не надо, надо понимать, что товарищам со старым грузом дальше работать нельзя. Импульс жизни вся страна получила в ближайшем докладе тов. Сталина на XVIII Съезде партии. И вы, товарищи, всю остроту перенесете на внешнего врага[1447].

Борков не объяснил, каких работников надо было заменить, каким критерием руководствоваться. Частичный ответ на этот вопрос дает нам письмо бывшего начальника особого отдела УГБ Томского ГО УНКВД НСО СССР ст. лейтенанта госбезопасности СССР Павла Андриановича Егорова. Егоров понимал, что в чекистской среде власти обнаружили серьезные перегибы, и был напуган неопределенностью своего положения. Не будучи способным точно предугадать, кто будет объявлен сознательным врагом, кто – просто заблуждавшимся «перегибщиком», а кто – слепым орудием начальства, он в первую очередь указывал на тех, на кого имелись, помимо нарушений законности, материалы о неподходящем социальном и национальном происхождении, пьянстве, мародерстве, «морально-бытовом разложении» и т. д. Проблема, по мнению Егорова, была не в системе, а в человеке, но критерий оценки людей у него был не менее размытый, чем у Боркова. Павел Андрианович, по сути, предлагал продолжить искоренять врагов как раньше, но обратив теперь особо пристальное внимание на собственное начальство: «Зачастую перегибы в арестах и возведение чудовищных преступлений на людей, не совершавших эти преступления, сопровождались политической слепотой ряда руководящих работников органов. Я считаю это не случайным, т. к. последний год выдвинул на руководящую работу людей политически сомнительных и из социально чуждой среды и карьеристов». Чтобы не быть голословным, Егоров предлагал серию «кратких характеристик» – все отрицательные – на лидеров Западно-Сибирского отдела НКВД.

О начальнике 4‑го отдела УНКВД НСО лейтенанте госбезопасности Пастаногове Егоров сказал, что тот «родственно связан с кулачеством и сам, кажется, из кулаков, карьерист. Награжден орденом „Знак почета“. Вдохновлял создание фиктивных дел, например, на освещении оперсостава в Нарыме он дал установку посадить больше 50% всей парторганизации округа».

О прямом шефе Пастаногова, бывшем заместителе начальника УНКВД НСО майоре госбезопасности Мальцеве Егоров тоже не мог сказать ничего хорошего:

Садизмом и грубым цинизмом дышали все его оперативные указания 1937 года <…> Мальцев являлся вдохновителем всех фиктивных дел в Новосибирской области. <…> В начале декабря месяца 1937 года мы получили указание, что судебная тройка заканчивает свою работу 10 декабря, после чего она ликвидируется. Неожиданно, числа 10 декабря в Томск приехал Мальцев и на созванном совещании оперсостава выступил буквально с такими «указаниями»: «Партия и правительство продлило срок работы троек до 1 января 1938 года. За эти два-три дня, что остались до выборов в Верховный Совет, вы должны провести подготовку к операции, а 13 декабря – после выборов в Верховный Совет – начать „заготовку“. Даю Вам 3 дня на „заготовку“, а затем вы должны „нажать“ и быстро закончить дела. „Колоть“ – это „добиваться“ сознания у арестованных не обязательно, давайте в дела „не расколотых“ два показания „расколотых», и все будет в порядке. Возрастным составом арестованных я вас не ограничиваю, давайте стариков. Нам нужно „нажать“, т. к. наши уральские соседи нас сильно „поджимают“. <…> Каждый ведущий следствие должен заканчивать не менее 7–10 дел в день – это немного, так как у нас шофера в Сталинске и Новосибирске „дают“ по 12–15 дел в день. Хорошо работающим после совещания я „подброшу“ денег, а вообще без награды они не останутся. Учтите, что ряд горотделов – Кемеровский, Прокопьевский и Сталинский – все могут опередить. Они взяли на себя самообязательство выше, чем я вам сейчас предложил»[1448].

Немногим лучше был предшественник Пастаногова на посту начальника 4‑го отдела УНКВД ЗСК Серафим Павлович Попов, привезенный в Сибирь начальником ОГПУ Алексеевым. Последний – «бывший член ЦК левых эсеров», что не мешало Попову быть с ним «в самых лучших отношениях». Егоров не мог не признавать, что «Попов прекрасный следственник, он провел ряд крупных дел», но «…по натуре он ярко выраженный карьерист, и поэтому подчиняет все. О нем в чекистской среде принято говорить, что ради карьеры он готов шагать через трупы своих товарищей. О нем ходят целые анекдоты, например, всем известно, что при представлении его к награде 1937 года он устроил целую сцену начальнику управления Миронову, требуя представить его не к ордену Красной Звезды, как этого хотели сделать, а к ордену Ленина. В результате он получил орден Ленина»[1449].

В некоторых случаях Егоров связывал оппортунизм чекистов с их социальным происхождением, обычно скрываемым. Н. Х. Мелехин, например, был «из кулаков». Близкий Пастаногову человек, он дослужился в свои 33 года до должности начальника 5‑го контрразведывательного отдела УНКВД Новосибирской области, слыл фальсификатором и карьеристом. Начальник 9‑го отдела УНКВД НСО (специальный секретно-шифровальный отдел) 36-летний лейтенант госбезопасности Александр Викторович Баталин был, по имеющейся у Егорова информации, сыном попа. «О его моральном разложении и болтливости дала показания бывшая работница крайкома ВКП(б) Гоба». О Гинкине «говорят, что он происходит