Очень скоро Никки стал подпевать шарам на языке, который Там не могла понять. Его голос отдавался в ее груди сладкой истомой, от которой она, казалось, могла вот-вот задохнуться. Ее переполняли восторг и неведомое прежде умиление от происходящего. Мягкое покачивание кабины на поверхности воды, напоенный целительными запахами воздух, ритмично набегавшие на понтон волны – все это смешалось в танце и песне сфер.

Шары расступились, оставив для Никки проход, по которому он прошел на крышу кабины и продолжил танцевать и петь. Это были странные движения, словно Никки греб. Он широко взмахивал руками и переплетал пальцы.

Из кабины послышался голос Рута:

– Что он там делает?

– Он танцует.

Шары подлетели еще ближе, смыкая щупальца вокруг танцующего Никки. Игра цвета была умопомрачительной. Движения танца постепенно замедлились, цвета слились в один универсальный, сверкающе-серебристый цвет с тонкими прожилками красного.

Никки раскинул руки в стороны, резко склонил голову и застыл на месте.

Там посмотрела на его ноги. Они были испачканы красным Арго – не до конца высохшей краской, которой покрыли баллон флоутера. Краска с обрывков баллона струйками стекала по стенам кабины в воду.

Раздался голос Никки, поразивший Там своей обыденностью:

– Они не понимают, почему баллон не растворяется.

– Почему они не прикасаются ко мне?

– Я сказал им, что ты их боишься.

– Ты с ними разговариваешь?

– Да.

– Как ты это делаешь?

– Обмен происходит как бы нигде, в каких-то промежутках и благодаря честности и семантической прозрачности песен.

– Зачем ты танцуешь?

– Танец – это часть общения, часть разговора. С помощью танца я дал им возможность поговорить с моими предками и познакомиться с ними: с ткачами и садовниками, самураями и горшечниками, мореходами на каноэ, коммерсантами, воинами, сидевшими у древних костров…

– Они поняли тебя?

– О да.

– Почему они не выпускают Рута из кабины?

– Не знаю, это их идея.

– Они знают, кто такой Рут?

– Да. Его сделал Корабль. Он что-то вроде Бога, который был сотворен Кораблем, чтобы лучше понимать, что происходит среди людей.

Она не поняла этого, но решила пока оставить эту тему.

– Ты уже закончил разговор с ними?

– Нет, они просят рассказать им еще одну вещь.

– Что именно?

– О совершенном биологическом принципе.

Из кабины раздался сардонический хохот.

– Я не поняла, – призналась Там.

– Они хотят обменяться информацией с помощью совершенного биологического принципа: репродукции.

В первый момент она его не поняла, но потом до нее дошло, и она спросила:

– Не хочешь ли ты сказать…

– Иди. – Он протянул ей руку, и среди шаров началось небольшое движение. – Ты должна помочь мне говорить с ними. Мы поговорим о том, как появляются дети.

«Только не здесь!» – подумала она.

К ней подлетел один шар и провел щупальцем по плечам и шее. Это была ласка! Там не стала противиться.

Она не помнила, как сняла с себя одежду, не видела, как разделся Никки, но в ее сознании осталось воспоминание о том, как шары помогли ей забраться на крышу кабины, где лежал обнаженный Никки – длинноногий, смуглый и мускулистый. Он как будто лежал на траве зеленого луга, загорая после долгого плавания или отдыхая после работы в поле.

Их одежда тоже лежала на крыше. Небо было полностью закрыто щитом из арок ярких радуг.

Там медленно приблизилась к Никки. Сначала было прикосновение рук: словно щупальцами, исследовали они самые укромные уголки восхитительных тел друг друга. Сладострастные стоны шаров заполнили все пространство.

– Я хочу тебя, – прошептала Там. – Но как я могу сделать это здесь и вообще говорить подобные вещи, не чувствуя смущения?

Никки поцеловал ее и сказал:

– Куда мы спрячем наше смущение?

Он до сих пор не знал женщин, хотя Корабль поощрял соития подростков. Это помогало отбирать пары для размножения и снимало напряжение людей. Но творческая энергия Никки находила выход в чувственном мире его поэзии. В этом ему помогал Корабль каким-то неведомым Никки способом, возможно, подмешивая что-то в пищу.

Теперь, когда его касались щупальца, когда воздух был напоен сладкими ароматами, когда он ощущал шелковистую теплую белую кожу Там, он понял, что нет в мире ничего желаннее и слаще экстаза, в который впадаешь от слияния с любимой женщиной. Пальцы и языки сплетались, и незаметно Там оказалась сверху на Никки. Она двигалась очень медленно, улыбаясь и глядя на него сверху вниз, а в глазах ее стояли слезы, и Никки чувствовал, что познает самый древний язык человечества, его истинную речь, которая выше всех слов, диалектов и толкований.

Шары танцевали вокруг в своем цветовом великолепии и пели свои песни. Там неподвижно лежала рядом с Никки и смотрела ему в глаза. Как же они прекрасны! Он ласково провел пальцами по округлостям ее грудей, а она коснулась его щеки.

– Шары говорят, что мы зачали ребенка, и это правда, – сказал Никки.

– Я люблю тебя, – прошептала она, а потом, широко раскрыв глаза, спросила: – Откуда они знают?

– Они знают. Они говорят, что момент зачатия является наивысшей радостью и для них тоже. Они могут ее измерить.

– Но нас не выбирали как пару для размножения.

– Выбирали хозяева Медеи. – Он сел. – Нам надо одеться. Ультрафиолет… Шары не могут вечно прикрывать нас от него.

Никки быстро оделся, Там последовала его примеру. Одеваясь, она оглядывала залив.

– Мы все еще в ловушке, Никки.

Он выпрямился:

– Нет, шары отнесут нас домой, в колонию. Пять или шесть самых больших…

Там спустилась на понтон и сквозь щель приоткрытого люка заглянула в кабину.

– Никки!

– Да?

– Он исчез! Рут исчез! Куда он делся?

– Может быть, он никуда не исчез, а, как Протей, принял иной облик.

– Прекрати! Они его забрали, не так ли?

– Не знаю. Я не видел, а ты?

Она покраснела:

– Как мы это объясним?

– Пусть это объяснят шары после того, как я научу остальных их языку.

Никки отвернулся, поднял руки и начал петь, обратив взгляд к берегу.

Шесть самых крупных сфер опустились к поверхности и, слушая песню Никки, изменили свой цвет на красный Арго, ухватились щупальцами за кабину и легко подняли ее над водой.