аж как действующего императора. Макурин едва было уговорил Николая, что исконно в России находился один монарх, а два наличествующих вызовут в народе разброд, а в государство смятение.

Кое-как уговорил. Но когда попаданец попытался еще и убрать себя из семейства Романовых, то не сумел это сделать. Его просто не поняли и император Николай, и цесаревич Александр, и, скорее всего, императрица Александра Федоровна и прочие взрослые члены семьи, если бы были в это время при разговоре.

Ведь в чем, собственно, была ирония. Макурин-то поскромничал, да и просто поленился, не желая ставить свою фамилию с императорской, а члены этой семьи вдруг решили, что он, святой, ставит выше себя российского монарха и его родных. Чуть не разругались (они с ним, а не он с ними) и Андрей Георгиевич вынужден был уступить. А теперь вот мучиться на морозе сам и мучить гвардейцев.

Хотя последних уже можно было и не жалеть. Макурин гвардейцев за свою нелегкую военную службу жалел, каждый раз караульных благословлял, из-за чего те не только улучшали здоровье и повышали общий настрой. Им и по жизни (кто по службе, а кто и по личной судьбе своей) поднялось, а поручик Зазвеняйло, получив три благословения, вдруг обнаружил четвертую звездочку, о чем сообщил в рапорте полковому командиру полковнику Шамбранду.

Полковник сей был опытен и даже циничен. Звездочки эту можно купить за сущие копейки, а потом незаметно прикрепить. Плавали — знаем, нахал, однако! Но, когда поручик представил на полковом офицерском собрании погоны, звездочки оказались гораздо крупнее, чем стандартные и из чистого золота!

При этом ни сам поручик, ни нижние чины, ни добровольцы из присутствующих офицеров их снять не смогли. И дело не в том, что они оказались крепко прикреплены к погонам. Такое чувство, что это была только кажимость (фантом в будущем). Ножи, клещи, даже голые пальцы рук проходили сквозь звездочки, не принося видимый вред ни первым, ни вторым.

Пришлось донести императору Николаю, хотя знали негативную реакцию к подобного рода «чудесам». Самодержец, тем не менее, только поскреб погоны, убедился, что это правда и что их никак нельзя снять по причине отсутствия, хотя они вроде бы есть. Похмыкивал и приказал привести эксперта — самого святого.

Макурин, надо сказать, сам был откровенно удивлен. Три месяца лишь пришло с появления указа и самих гвардейцев у подъезда дворца, а уже первое чудо. Для проверки на всякий случай перекрестился. От этого незатейливого жеста звезды вдруг на какой-то миг вспыхнули, а потом остались прежними. Однако, большего и не требовались. Макурин в полголоса произнес «Божья воля», а император Николай самолично пожав руку Зазвеняйло, объявил о внеочередном присвоения чина и выдал погоны с четырьмя звездочками. Прежние же погоны с «Божьим даром» было указано оставить в полковом офицерском собрании и в назидании всем будущим офицером.

Но этим еще все не кончилось. На общем сборе гвардии, где были командиры гвардейских дивизий и гвардейских полков, император четко объявил, что отныне этот караул становится почетной обязанностью, и что под ответственностью командиров полков лично, каждый рядовой и офицер будет находится на караул не более, чем один раз в полгода.

Сам Макурин последнее узнал только месяц назад, но отнюдь не удивился.

На все воля Божья!

Глава 9

Так вот и живем. Не только простой народ, но и дворяне постепенно поняли благо от божьего благословения, переданного через святого. Ибо священники как-то до Бога не дотягивают. И стараются вроде, молитвы с амвона чуть ли не каждый день читают. И моральный облик у них высокий, как у строителей будущего райского коммунизма, а вот не снисходит от них Божья благодать. От святого же идет, прямо-таки волнами, народ аж прямо млеет и восхищается.

И главное, сам святой, хоть и внешне не показывает, находится в полной прострации. Нет, почему он, понятно. Не зря Бог его благословил в святые. Но механизм Божьей благодати ему до сих пор был самому не понятен. Казалось бы, если он что-то передает (благословляет), то у него этого что-то должно быть меньше, и он должен слабеть. Так ведь нет же! В поездке в Сибирь на день тысячи людей благословлял и передавал Божью благодать. И ничего, даже самому становилось легче и комфортнее.

Или Господь самолично передает свою благодать? М-гм, не кощунственно ли? Где Бог и где он?

В общем, не знает господин Макурин. Хорошо еще, XIX век не XXI, и к религии не подходят с научной точки зрения. Бога ведь не надо понимать, это не таблица умножения, в Бога надо искренне верить и этого достаточно.

Поднялся по внутренней лестнице, открыл парадную дверь, протопленный теплый воздух обнял его, лелея и лаская. Хм, а ведь ему как-то и до этого было не холодно! Или, благословляя гвардейский караул, он одновременно благословлял и себя? Тьфу на тебя, окаянный! Все по традиции XXIвека пытаешься знать и понимать. А ведь не надо это!

Снял шинель вицмундира, помедлил, решая, куда идти, в личный рабочий кабинет императора, где он вел себя свободнее и по поведению, и по нарядам. Или в столовую, куда Николай обязательно пойдет.

Кстати, на счет одежды. Андрей Георгиевич невольно улыбнулся, вспоминая это время. Когда его уже официально признали, то по традиции Николаевской эпохи сразу же был поднят вопрос об официальном наряде для новообращенного святого. Вот так, для каждой эпохи было характерно свои обычаи и для XIX века вообще, а для Николаевского правления особенно, главным вопросом было — что и как будут надевать поданные императора?

В эту эпоху все надевали мундиры, или вицмундиры, или, хотя бы элементы мундиров — школьники и студенты, чиновники и придворные, даже домашние хозяйки и те на официальных приемах и раутов надевали нечто мундирное. А уж военные и подавно с ума сходили. В каждом полку обязательно была своя швальня, где не только шили, но и мудрили над мундирами.

Конечно же, император и сам надевал мундир, и святому своему мягко предложил надеть нечто блестящее и эдакое. И чтобы обязательно было под награды, и не надо стыдиться и перед своими поданными и перед иностранцами.

Попаданец, однако же, воспитывался не в XIX веке, и восхищаться над мундирами не желал. Николаю он указал, что его императорское величество при всем его восхищении им своего императорского мундира носить не пожелал, а изволил