Эри опустилась на корточки:

– Когда мне было пятнадцать, я начала помогать отцу в конторе, как раньше мама помогала ему. Два других клерка были мужчинами, разумеется, и они были старше меня, – она состроила гримаску. – Я полагаю, даже если бы я была мужчиной, они вряд ли бы вели себя дружелюбно, поскольку их босс был моим отцом. А в последние три года мне редко предоставлялась возможность поговорить с другими женщинами, за исключением тети Иды и нашей кухарки Энид.

Бартоломью прервал ее вопросом:

– Разве вы не могли поговорить с кем-нибудь из них?

Эри рассмешила эта идея:

– Тетя Ида упала бы в обморок, а Энид бы уволилась, – ее лицо снова посерьезнело. – Полагаю, я не особенно беспокоилась об этом, поскольку считала, что со мной все будет точно так же, как и с мамой. – Эри выразительно всплеснула руками. – Что бы ни происходило в ее супружеской постели, ей это определенно нравилось.

Бартоломью заерзал на своем стуле, его лицо под загаром густо порозовело. Он попытался вспомнить кого-либо более подходящего, чем он, с кем ей бы лучше поговорить на эту тему, и ему захотелось, впервые с момента их появления в доме Апхемов, чтобы Оливия оказалась здесь, а не в Тилламуке. Он отогнал прочь мысли о Хестер – она считала, что только женщины низших классов открыто говорят о физиологических функциях. Заговорить на эту тему значило предположить, что его жена принадлежит низшему слою общества. Этого она не выносила, поскольку подобное утверждение было бы недалеко от истины, несмотря на все усилия, которые она предпринимала, чтобы убедить окружающих в том, что она хорошего происхождения.

– Вся сложность в том, – Эри снова завладела его вниманием, – что я выхожу замуж за человека, которого не знаю и которого не люблю. Именно поэтому мне нужно знать, что должно произойти. Моя мать согласилась бы с этим. Не так ли, Бартоломью?

Он вздрогнул, когда она снова положила руки ему на колено:

– Да. Вообще-то, я согласен, но, как мне кажется, именно сейчас ваша мать была бы очень расстроена.

– Расстроена? – Эри широко раскрыла глаза. – Почему?

– Потому что сейчас вы собираетесь сделать именно то, чего она умоляла вас не делать никогда.

– Вы имеете в виду – выхожу замуж за мужчину, которого я не знаю? – она нахмурилась. – Но я уверена, мама бы меня поняла.

– Боюсь, что я вас не понимаю. Она долго молча смотрела на него:

–Если я расскажу вам, почему должна выйти замуж за мистера Монтира, вы ответите на мой вопрос?

Чтобы скрыть свое замешательство, он взял свою чашку со стола и сделал глоток. Он сжал губы, прочистил горло раз и другой, чувствуя себя медведем, задняя лапа которого угодила в капкан:

– Эри, если бы ваша мать считала, что вам следует знать все, она бы вам рассказала все сама.

Эри в отчаянии заколотила кулачками по бедрам:

– Но она умерла! Я знаю, что она бы рассказала мне, если бы прожила подольше. Когда я спросила, откуда берутся дети, она откровенно ответила мне. Она объяснила, что мужчины вносят семя в лоно женщины, вот сюда, – Эри показала на свой живот, – и что ребенок растет и развивается здесь, пока не будет готов к рождению. Но я была так молода, что только после ее смерти начала задаваться вопросом – а как мужчины вносят свое семя? Именно это и происходит в супружеской кровати, правда, Бартоломью? Вносится семя?

Бартоломью прикрыл ладонью рот, не зная, плакать ему или смеяться.

– Ну, так что?

Подавив вздох, он кивнул:

– Да, именно это и происходит в супружеской кровати. Вносится семя, – поставив локти на колени, он наклонился к ней. – Но, Эри, это далеко не все, что происходит, и будет лучше, если вы узнаете об этом от… от своего мужа, – он уже собирался было сказать: «от мужчины, которого вы любите», но мысль о том, что этим мужчиной будет не он, причинила ему такую боль, что он попросту не мог продолжать.

Снова став на колени, она положила свои руки на руки Бартоломью:

– Вы – мой друг, Бартоломью. Я привыкла быть рядом с вами, я чувствую себя с вами уютно и в безопасности. Я хочу, чтобы именно вы рассказали мне об этом.

– Боже милосердный! – он провел рукой по глазам, чувствуя, как железные зубья капкана впиваются в его плоть. То, что он произнес имя Господне всуе, было явным признаком того, что он находится в расстроенных чувствах. Ему нужно было время подумать.

– Мы договорились, что сначала вы расскажете, почему должны выйти замуж за Причарда.

С облегчением выдохнув, Эри снова опустилась на корточки:

– Хорошо, но вы должны пообещать мне, что никому не скажете ни слова из того, что я вам расскажу, без моего разрешения.

Слабо махнув рукой в знак согласия, он сказал:

– Обещаю. А теперь рассказывайте.

Эри аккуратно расправляла свои юбки, возясь буквально с каждой складкой, и решала, как лучше объяснить свое положение Бартоломью. От усердия она нахмурила брови и беспрестанно покусывала нижнюю губу. Стоит ли рассказывать ему все? Не посчитает ли он делом чести рассказать обо всем своему племяннику? Что ей делать, если мистер Монтир решит, что не хочет иметь дела ни с ней, ни с той опасностью, которая может последовать за ней в его уединенный уголок на побережье Орегона? Тогда она останется совсем одна, ей некуда будет податься и некому будет ее защитить.

Бартоломью постарался скрыть свое нетерпение – он допил свой кофе и подошел к плите, чтобы налить себе еще, но ему не удалось провести Эри. Какое мрачное у него выражение лица, как будто он заранее страшится ее слов, зная, что они ему не понравятся. Когда Бартоломью сел за стол, Эри наклонила голову, разглядывая его из-под густых ресниц. Она приняла решение: она не может рисковать браком с мистером Монтиром, придется рассказать полуправду.

– Чтобы понять все, – начала она, – вы сначала должны получить представление о том, как мыслят греки. Я уже говорила вам, что моя мать должна была выйти замуж за другого человека. Ее семья уже выплатила ее приданое – домашнюю утварь. Лучшим приданым была бы земля, но у них ее едва хватало, чтобы выращивать себе еду и пасти коз. Во всяком случае, все было готово к свадьбе. До тех пор пока мама не объявила, что она беременна мной.

Услышав ее последние слова, Бартоломью, который в этот момент сделал глоток кофе, поперхнулся, расплескав коричневую жидкость по своей белой рубашке. Он овладел собой и снова сел прямо.

– Нет, я законнорожденная, – Эри улыбнулась, увидев выражение ужаса на его лице. – Папа женился бы на маме раньше, но на все понадобилось время, поскольку он не был гражданином Греции. Я знаю, что большинство людей посчитают позором то, что она отдалась ему немножко раньше времени. Святые угодники, если бы они узнали, что вы и я спали в одном доме, моя репутация погибла бы, несмотря на то, что между нами абсолютно ничего не было! Но мама сказала, что когда ты влюблена, (а я думаю, что начинаю влюбляться в тебя, – подумалось ей) приличие и общественная мораль ничего не значат. Она никогда не жалела о том, что сделала, и она наказывала мне никогда не упускать случая найти свою настоящую любовь, довериться своему сердцу, отдаться любви, и пусть она несет меня туда, куда суждено!