подосиновики. Никита был очень похож на своих братьев, только волосы словно выцвели со временем, стали бледнее.

Тут же сидел Витька с третьего этажа, слушал Никиту. Генка подошел.

— Едешь? — спросил Никита.

— Еду.

— Моих бы тоже надо куда-нибудь вывезти. — И тут же крикнул в песочницу: — Не бери руки в рот — глисты заведутся!

Щуря глаза, руки в карманы, подошел Костька:

— Поехали на Ягры, купнемся разок.

— Холодное еще море-то, — несмело отозвался Витька.

— Эх, вы! — Костька сплюнул и опустился на скамью. — Едешь? — спросил он у Генки.

— Еду.

— Ну ехай-ехай.

Помолчали.

— Махнем завтра в лес, — предложил Костька Никите. — Забирай своих пацанов, чего хорошего им в песке возиться.

— Деревьев бы у нас насадить, кустов, — мечтательно сказал Никита. — Вон в тридцать третьем доме… как парк все равно.

— Неплохо бы, — поддакнул Витька и вдруг испуганно покосился на Костьку: может быть, что не так ляпнул.

— Все население на озеленение! — фыркнул тот. — Ну-ка, Генка, принеси капроновую нитку.

— Зачем?

— Значит, надо. Змей запускать будем.

Капроновую нитку. А если самому понадобится? Да и мать не даст для Костьки.

— Нету капрона. Весь вышел.

— Жадина. — Костька посидел, подумал и вдруг больно ударил Генку по затылку.

— Ты что дерешься? — вскочил Генка.

— Беги мамочке пожалуйся.

— Хватит, ребята, что вы как маленькие, — примиряюще сказал Никита.

Костька встал.

— Сидите как приклеенные, смотреть противно. Так поедем завтра в лес? — спросил он опять Никиту.

— Поедем. Сегодня все приготовлю с вечера, утром пораньше и поедем.

— Пока.

Костька свистнул и куда-то умчался. На Генку больше не взглянул. А отец еще спрашивал, сколько у него друзей. С кем дружить-то?

Билетов отец не достал. Мать расстроилась и сама пошла к начальнику вокзала. Принесла два билета и торжествующе показала отцу.

— Вот. Все можно достать при желании.

— А что другие желающие сказали?

— А зачем я им буду докладывать? — вопросом на вопрос ответила мать.

— По-моему, если ничего плохого не делаешь, скрывать нечего.

— Ох, хватит! — Мать взялась за голову. — Как будто я для себя стараюсь. — Она посмотрела на Генку.

Конечно, мама для него старается. Всегда для него.

Не доезжая Орла, сошли на небольшой станции. Недалеко от нее жили мать и сестра отца. Генка не помнил ни бабушку, ни тетку: ему было пять лет, когда они вместе с отцом приехали сюда.

Вещи оставили на вокзале, а сами с маленьким чемоданчиком пешком направились в деревню. Узкая тропинка, бегущая в стороне от проселочной дороги, капризно изгибалась: то подымалась на пригорок, то сбегала в лощину, то подводила к дереву, у которого так и манило посидеть, послушать, как звенят кузнечики.

— Вон уже и деревня видна, — сказала мать.

— Где? — Генка видел впереди только кущу деревьев.

— В тополях спряталась. Домов там с десяток — не больше.

Скоро Генка услышал лай собаки, мелькнула среди деревьев белая рубаха или кофта. В самом деле — деревня.

Бабушка почему-то заплакала, утираясь концом головного платка, причитала:

— Большой какой Геночка стал. Маленький как колобочек был, а сейчас чего-то лядащенький.

— Возраст такой, — заметила мать. — Тянется. А Сима где?

— На ферме, где ж ей еще. Там все пропадает.

— Я немножко пройдусь, встречу ее. А то голова с дороги разболелась.

Мать ушла. А Генка сидел на лавке и не знал, куда деть руки-ноги от ласкового, внимательного взгляда бабушки.

— А чего ж это Федор не едет? — тихо спросила она у Генки.

— Папа? Он работает.

Бабушка засморкалась.

— Все работает, работает, и отдохнуть, поди, некогда.

— Нет, почему же, он только прошлый год отпуск не брал, а в этом году осенью будет отдыхать.

— Сюда не надумал приехать?

— Не знаю, — Генка пожал плечами, — может, и приедет.

Бабушка с грустью посмотрела на него:

— Совсем ты на Феденьку не похож.

Вот те раз, а все говорили, что он вылитый отец.

…Словно ветром распахнуло дверь. Мелькнула и замерла на пороге солнечная фигура. Горели волосы, платье, казалось — вот-вот вспыхнет, даже пальцы раскинутых рук светились, как раскаленные угли.

— Чего свет застишь! — прикрикнула бабушка.

Опустел залитый солнцем порожек. А перед Генкой стояла самая обыкновенная девушка. Белесые волосы, серые глаза и платье самое обыкновенное — желтое.

— Это кто ж — племянник мой? — пропел насмешливый голос.

Неужели это его тетка? Еще не хватало, называть «тетей» эту школьницу.

— А мамка где?

— Она… вас пошла искать.

— Это я-то «вас»? — и залилась смехом.

Генка тоже рассмеялся:

— Все-таки… тетя.

— А раз тетя, нечего зубы скалить. — И неожиданно протянула руку: — Сима.

— Геннадий, — оробело сказал Генка. Он чувствовал, что у него от смущения словно бы распухают уши. Он не мог понять, как себя вести с этой «тетей».

Бабушка гремела чугунками в печи.

— Есть скоро будем?

— Поспеешь.

Неизвестно зачем Сима подмигнула Генке и пошла через комнату. Генка следил за ней во все глаза. Вот она замешкалась у печи, и — раз! — словно невидимая сила сдунула ее. Сразу поскучнело в избе. Даже вроде потемнело. Куда она делась?

И тут под окном послышался шорох, громкий шепот позвал:

— Генка.

Генка привстал, увидел хитрющие глаза Симы.

— Иди сюда да соль тащи.

Генка вскочил, засуетился, полез в кошелку, где лежала дорожная соль…

Цепкая рука стянула его с крыльца, потащила к огородам.

Торчали из грядок аппетитные луковые стрелки, розовела, проглядывая из земли, морковь.

Они уселись прямо на землю, и Сима отогнула подол платья, где лежали золотистые, пропеченные картофелины.

«Так вот зачем соль», — понял Генка, Он стал чистить тонкую кожицу.

— Нежный какой, — презрительно сказала Сима и прямо с кожурой откусила полкартофелины. — Мытые небось.

Генка покраснел и сердито откусил тоже с кожурой. Картошка сразу рассыпалась во рту и оказалась такой вкусной, какой Генка в жизни не едал.

Сима надергала луку и протянула ему хрустящий пучок:

— Вкусно?

— Очень.

— То-то же. Тетя Сима знает, чем дите накормить.

Генка чуть не подавился. Он обиженно взглянул на Симу и увидел, что та как ни в чем не бывало уплетает лук, беззаботно посматривая по сторонам. Вся его обида улетучилась, и он тоже стал прислушиваться и присматриваться. Густой воздух пропах укропом и смородиной. Солнце горячими лучами ощупывало землю, кожу на лице и руках. В зарослях грядок деловито сновали муравьи. С треском раскрыла свои жесткие крылышки божья коровка.

— Хорошо тут у вас, — с неожиданным для себя чувством сказал Генка.

Сима встрепенулась:

— У вас, что ли, хуже?

— Ну, у нас… у нас город.

— А ты говоришь, — вздохнула Сима. — Кино, поди, есть.

— Кино есть, — подтвердил Генка. — Широкоэкранное. И театр есть.

— Расскажи.

— Чего рассказывать? Город как