И шкаф приоткрыт, кажется.

И ящики в столе неплотно задвинуты.

Или у меня уже паранойя...

Пальцами сдавливаю виски. Тихонько хожу по комнате проверяю вещи. 

На полках кто-то ворошил кофточки. И в трусиках рылись, они у меня по цветам обычно лежат.

В ящике с документами тоже все разворошили, и под кроватью, виднеется угол коробки - там я храню старые фотографии.

Хм...

Упираю руки в бока. 

Принюхиваюсь, нестерпимо пахнет супом.

Борщ на плите!

Лечу на кухню, выключаю газ, обжигаюсь об кастрюлю и прыгаю на месте. 

Подгорело, блин.

Полотенцем разгоняю воздух, открываю окно.

На улице замечаю Савву. Он прямо в палисаднике под окнами что-то ищет.

А не он ли в моей комнате порезвился? 

Больше некому, не Тамара же?

Животом ложусь на подоконник и наблюдаю за мужчиной с затаенной обидой.

Вчера, если бы не соседка...

У нас бы все случилось, уверена.

Он сбежал. А вернулся уже в комнату Тамары, не в мою. А ведь если бы у нас все было. Он бы тоже к Тамаре вернулся?

Это...гадко.

И чего он там рыскает?

Чувствую, как вены наполняет злоба. 

Крадусь к плите. Снимаю кастрюлю, обернув полотенцем.

Возвращаюсь к окну и наклоняю ее, осторожно лью подгоревший суп мужчине на темечко.

Он вздрагивает, выпрямляется. Трогает мокрые волосы, не сразу понимает, в чем дело. Поднимает голову. 

Отскакиваю от окна, кастрюля гремит, брякает, валится из рук и катится по полу.

Этот грохот приводит в чувство, в памяти сразу оживает случай, как мы вместе с Полечкой, еще школьницами, решили пошутить, собирали снег в морозилке и кидали в пацанов на улице на лавочке. Было лето, и мальчишки долго не понимали, откуда снег.

Но это были простые пацаны, из параллельного класса, они нас дразнили, и мы им отомстили.

А Савва...

Что же я наделала.

Бегу в комнату, хватаю сумку. В коридоре быстро обуваюсь, влезаю в куртку, и тут слышу, как в замке поворачивается ключ. 

Савва пышет жаром, как солнце, когда шагает в квартиру, и я в ужасе отшатываюсь к вешалке.

Он взъерошенный, на лоб стекают красные струйки. В руках какие-то листы, похоже на карту, он мнет ее и отшвыривает на ботиночницу.

Смотрит на меня.

Успеваю заметить жёлтую вспышку в глазах перед тем, как он хватает меня за воротник.

- Иди-ка сюда.

В его голосе нет злости, там незнакомые мне ноты, кажется, возбуждение, вид у него безумный.

- Шагай.

Он толкает меня по коридору перед собой, крепко держит за капюшон, и я почти не касюсь ногами пола.

- Шахта у вас в городе есть? - спрашивает он, забрасывая меня в ванную.

- Что? - хлопаю ресницами. Чего угодно ждала, пытаюсь осмыслить вопрос. Он запирает дверь, в его волосах остатки борща, портят его идеальную прическу.

- Шахта, - Савва оборачивается, снимает куртку, бросает ее на раковину.

- Есть надалеко. Старая, заброшенная, - машинально отвечаю, вспомнив кирпично-красную гору на пути к соседней деревне.

- Земля, - говорит он себе под нос. Стягивает футболку, и по широкой груди перекатываются мышцы. - А вышка есть?

Футболку он кидает на пол, нам под ноги.

- Да, - с трудом отрываюсь от разглядывания полуголого тела, его даже суп на голове не испортит, ну почему ему удается оставаться таким. Сексуальным. - На вышке папа Полечки работал сторожем, пока не спился, - послушно докладываю и свожу брови.

Он ничего не предъявляет, просто раздевается, как если бы вернулся с пробежки вспотевший и бодрый.

- Воздух, - боромочет он и растегивает брюки.

Затаив дыхание слежу, как он снимает их, вместе с трусами. Остаётся полностью голый. А я одета. Он подхватывает меня, перебрасывает через бортик ванны.

- Стой, - взвизгиваю, когда Савва включает душ, и в меня ударяет струя холодной воды. В ботинках топчусь в ванной и пытаюсь вылезти обратно. 

- Церковь я видел, - он словно не со мной говорит, весь в себе. Залезает в ванну следом, отрезая мне дорогу.  - Это эфир. А огонь, где у вас огонь?

- Что такое, - отплевываюсь. Он настраивает воду теплее, не глядя хватает меня за рукав, когда я юркаю в сторону. - Огонь, - повторяю, встречаю его взгляд. Точно безумный, он будто меня и не замечает. Судорожно соображаю и киваю. - Вечный огонь, у памятника в школе, там парад ветеранов, всё, отпусти меня!

- И вода у вас тоже есть. Река, - он с облегчением улыбается, как если бы вдруг понял нечто важное, как в том мифе о гениальном математике, выскочившем из душа с криками "Эврика". 

Мы в душе. С этим мужчиной. А его заботит...

- Вода, огонь, воздух, земля, - перечисляю стихии и не замечаю уже льющейся на меня воды, точно он ведь вернулся из палисадника с какой-то картой, он что-то задумал.

Савва вдруг хватает меня за руку и бухает на ладонь розовую горку пахнущего лесными цветами шампуня.

Мой шампунь, покупала совсем недавно. А уже полбутылки нет. Принюхиваюсь к мужчине, правда, от него же моим шампунем вечно пахнет, он тайком им мылся.

- Не забивай голову, Маша, - Савва слегка наклоняется, запускает мои мыльные пальцы себе в волосы. - Быстренько. Пока я тебя за суп не наказал.

Торопливо перебираю его волосы, мою, мягкие, приятные, вспениваю шампунь, а в ушах стучат слова про наказание, силой прогоняю мысли, но они возвращаются.

К его голому телу.

Смываю пену, глажу его волосы, взглядом скольжу по накачанной фигуре и останавливаюсь на эрекции между ног.

Во рту становится сухо, в мокрой одежде неудобно, зудит кожа, и я горю, чувствую, как он притягивает меня за плечи к себе и ахаю, ощутив на губах поцелуй, который я так ждала вчера.

Он сплетает наши языки, напористо и плотно, сверху на нас льется вода, и я захлебываюсь, вжимаюсь в него всем телом и обвиваю руками мощную шею.

Он пьет мое дыхание, не оставляет мне ни капли, мне не хватает воздуха, но оторваться не могу, самозабвенно пропадаю в нем, теряюсь, умираю.

- Маш, - говорит он хрипло, сам снимает с шеи мои руки и сдергивает с меня мокрую куртку. 

Тут же берется за брючки, везёт ширинку, с трудом тянет мокрую ткань по моим бедрам.

Одежда липнет, не поддается, и мне уже больно от попыток раздеть меня и желания, разрывающего изнутри.