в холмы за Ликией, в область Милиады[144], дабы уничтожить крепость писидийцев, которая беспокоила Фазелиду[145], пробиться через сердце писидийской страны и штурмовать Сагаласс. Год спустя он перешел через Тавр, чтобы никогда не вернуться. Однако подчинение Малой Азии систематически продолжали его полководцы. Особого успеха в этом они не добились. Калант, сатрап Геллеспонтской Фригии, отправил тщательно экипированное войско в вифинскую землю, однако его одолел Бас, внук Дидалса[146]. Балакр, сатрап Киликии, погиб в попытке покорить писидийские крепости Ларанду и Исауру[147].

При кончине Александра в 323 г. до н. э. значительную часть Малой Азии следовало еще считать непокоренной. Северные области едва ли сталкивались с македонским оружием[148]. В 333 г. Александр, спеша на встречу с Дарием, был вынужден удовольствоваться формальным выражением подчинения, которое выказали ему в Гордии посланцы от вождей Пафлагонии. Насколько неполным было это подчинение, очевидно из того факта, что они откровенно потребовали, чтобы ни одно подразделение имперских войск не пересекало их границы[149]. Далее к востоку, в долине Ириды, иранский князь Ариарат продолжал без всяких препятствий собирать огромную силу из воинов, которых предоставляли ему отважные горные племена. К 323 г. в его распоряжении оказалась армия из 30 000 пехотинцев и 15 000 всадников[150].

К югу племена Тавра оставались все такими же независимыми, пока не удавалось сохранить постоянный контроль над дорогой, которую открыл Александр по пути к Сагалассу. Термесс, великая крепость Западной Писидии, господствовала над дорогой между Пергой и внутренней частью страны и оставалась непокоренной – как ее и оставил Александр[151]. Селга, соперничающий писидийский город, заключила договор с Александром, однако при этом было ясно оговорено, что город готов примириться с его требованиями как друг, а не как подданный[152]. Еще дальше к западу, в холмах за Ликией, области, именуемые Милиадой и Кабалидой, лежали, несколько мы можем судить, за пределами досягаемости македонского оружия. Кибира с ее смешанным – лидийским и писидийским – населением, возможно, уже была мощным горным государством под управлением местных вождей. Полутора столетиями спустя ее деревни простирались от родосской Переи и ликийских долин до пределов Термесса, и она могла выставить на поле брани армию в 30 000 пехотинцев и 2000 всадников[153].

К востоку от Селги холмы до самых Киликийских Ворот были, насколько нам известно, нетронутой областью. Фактически невозможно проследить какой-либо прогресс в подчинении Малой Азии от даты прибытия Александра до даты его кончины. Царь, занятый дальними походами, вряд ли мог найти время, чтобы начать работу по консолидации своих владений. Поскольку планы дальних завоеваний после его смерти были оставлены, это дало регенту Пердикке возможность разобраться с упущениями в быстрой работе Александра. В течение года после смерти Александра Пердикка вместе с царями Малой Азии поддержал Евмена, на которого, как сатрапа Каппадокии и Пафлагонии, была возложена задача покорить Ариарата и все остальные местные династии. Пердикка и Евмен вместе с имперской армией продвинулись в Северную Каппадокию. Тщетно Ариарат бросил против них своих местных рекрутов. Он проиграл два сражения, и он сам, и его дом оказались в руках македонцев. Пердикка обошелся с ними с той же жестокой строгостью, как взяли себе за правило поступать азиатские цари с мятежниками. Старый князь, которому теперь было восемьдесят два, был распят, а вся его семья уничтожена. Евмен немедленно принял меры по организации провинции[154].

Решив вопрос с северной частью Малой Азии, регент немедленно перешел к тому, чтобы разобраться с горцами юга. Ларанда была взята штурмом, а ее население уничтожено. Далее была осаждена Исавра. Тогда свирепые племена, которые занимали ее, повели себя с тем же присутствием духа, которое отличало в других случаях народы Тавра: они сами подожгли город и погибли в одном пожаре со своими стариками, женами и детьми[155].

В этот момент казалось, что новые правители действительно встали на правильный путь, чтобы довести свою империю в Малой Азии до логического завершения, удовлетворительного для греческой мысли. Едва ли следует сомневаться в том, что это было бы сделано, если бы греческая империя осталась единой, как это сделал позднее Рим. Однако с кончиной Пердикки единая греко-македонская держава перестала существовать. Энергия аристократии завоевателей почти целиком ушла на борьбу друг с другом. Действительно, Малая Азия как единое целое попала под власть одного вождя – Антигона; там даже находился и центр его правления. После повторного завоевания Вавилона и Ирана Селевком было похоже на то, что из всего этого хаоса может возникнуть отдельное царство Малой Азии под державой династии Антигона – как Египетское царство под властью династии Птолемеев. Но хотя Малая Азия и была личным владением Антигона, он был слишком занят своими македонскими соперниками, чтобы распространять – или даже поддерживать – власть греков внутри страны.

На севере завоевание Писидии, судя по всему, остановилось с кончиной Пердикки. Антигон вынужден был отправиться туда в 319–318 гг. до н. э., но явился он отнюдь не для покорения писидийцев. Было уже отмечено, что для азиатских монархов неудобство от наличия непокоренных территорий в пределах их границ проистекало не только из-за набегов свободных племен, но и из того факта, что у любого, кто противостоял центральному правительству, под рукой были эти постоянные враги центрального правительства, к которым он мог обратиться за укрытием и поддержкой. Сторонники Пердикки, которые после его смерти оказались слабым меньшинством, объединились с разрушительными элементами в царстве Антигона. Алкет, брат регента, давно уже начал, имея в виду такого рода непредвиденные обстоятельства, завоевывать популярность среди писидийцев. Молодые люди, которые спустились с холмов, чтобы вступить в македонскую армию[156], вернулись домой, чтобы сообщить, какого доброго друга нашли они в этом великом вожде. И теперь, когда пришла беда, писидийцы приняли Алкета и его спутников с распростертыми объятиями. Именно ради преследования своих македонских соперников Антигон вторгся с огромным войском в писидийские холмы. Когда старейшины Термесса передали ему Алкета за спиной у молодежи, которая до последнего стояла за своего друга, Антигон ушел довольным. Он не пытался покорить сам Термесс или организовать что-то вроде постоянной колонизации страны. Вся его энергия была направлена на великую войну[157].

На севере меры по отношению к местным племенам точно так же были нерешительными. Наследие Дидалса все еще было в сильных руках: Зипойт[158], сын и наследник того Баса, который побил полководца Александра[159], сам воспользовался смутным временем, чтобы сойти с вифинских холмов и обрушиться на греческие города. В 315 г. до н. э.