Однако он не был столь же приветлив в отношении сэра Эндрю, хотя исчезло презрение, с которым он обращался с молодым человеком в тот памятный день в библиотеке. Из этого я заключила, что сэр Эндрю отстоял свое доброе имя и представил необходимые рекомендации. И если он все еще не был принят в доме как официальный поклонник Аннабель, его, как минимум, продолжали принимать.

Я налила сэру Эндрю чашку чаю. Похоже было, что он бы скорее предпочел напиток покрепче, но не имел достаточно мужества, чтобы об этом попросить. Он вручил мне записку от своей сестры с приглашением на бал, который устраивали в Глендэрри в пятницу. “Просто маленькая дружеская вечеринка, – писала леди Мэри. – Я надеюсь представить вас, Дамарис, нескольким моим старым друзьями, которые приехали навестить меня. И конечно же теперь это станет еще и прощальным вечером”. Записку завершало предложение, чтобы мой кузен также примкнул к группе приглашенных.

– Пожалуйста, поблагодарите за меня леди Мэри, – сказала я. – Но я должна буду отклонить приглашение. Мы уезжаем слишком скоро, и, правду сказать, у меня даже нет подходящего наряда.

Рэндэлл прекратил жевать свои усы и уставился на меня.

– У Аннабель достаточно материй, чтобы обеспечить целый магазин, – вмешался мистер Гамильтон. – Я не сомневаюсь, что у нее на полках найдется что-нибудь, из чего можно сделать платье.

Его глаза встретились с моими, и в них, словно в зеркале, отразился зеленый бархат. Эта ткань предназначалась мне, и он знал, что я отвергла подарок.

– Я не могу этого сделать, – сказала я.

– Разумеется, нет, – согласился Рэндэлл. – Дамарис нет нужды полагаться на доброту мисс Гамильтон. Завтра я отправлюсь в Каслтон. Полагаю, белый муслин – это то, что вполне подобает молодой леди.

Мистер Гамильтон ничего не сказал. Он продолжал смотреть на меня, его рот искривила легкая улыбка. Меня страшно нервировало сознание того, что он так просто может прочесть мои самые потаенные мысли. Очевидно, моя попытка избежать участия в бале была обречена на провал. В отношении же платья я должна была положиться на милость одного из двух мужчин. Я могла выбирать только между Рэндэллом и хозяином. Я кипела от гнева, которого не могла показать.

– Ты не сможешь в один день доскакать до Каслтона и вернуться обратно, – с трудом выдавила я. – Я поговорю с Аннабель.

* * *

Когда я пришла в комнату Аннабель поинтересоваться насчет бархата, я тут же поняла, что она уже прослышала о бале в Глендэрри. Я ожидала вспышки гнева или по крайней мере требования, чтобы ее взяли туда. Но, к моему удивлению, она упомянула о сем предмете довольно спокойно.

– Вам понадобится платье, – дружелюбно сказала она. – Посмотрите в шкафу и выберите себе что-нибудь подходящее.

Я обнаружила ткань сразу же. Она лежала поверх газа и шифона. Аннабель предложила его мне, заметив для пущего эффекта, что зеленый в самом деле не ее цвет.

Все это было так не похоже на ту Аннабель, которую я знала, что я начала питать смутные подозрения.

– Не хотите ли вы поехать? – спросила я, обернувшись к ней с кипой нежной зеленой ткани в руках. – Вы ведь теперь чувствуете себя намного лучше. Как поживает ваш секрет?

Светлые ресницы Аннабель опустились, чтобы скрыть блеск ее глаз.

– Не так уж и хорошо. Я пока еще не могу ходить. Но я знаю, что должна быть терпеливой.

– О да, многолетняя болезнь не может пройти за день. Но я думаю, что в карете мы могли бы без труда вас довезти. Разве вы не хотите посмотреть на танцы?

– Посмотреть? Ну уж нет!

Она сказала это резко, и я подумала, что это я понимаю. Конечно же совсем не весело сидеть, словно старушка, закутанная в шали, тогда как другие женщины танцуют и наслаждаются комплиментами. Я забыла о своих подозрениях. И когда Аннабель спросила, не захочу ли я шить платье в ее комнате, так чтобы она могла смотреть и вносить свои предложения, я немедленно согласилась. Бедное дитя, думала я, неужели всю жизнь ей предстоит только смотреть, как другие женщины наряжаются на бал?

Поначалу я надеялась, что платье не будет готово к сроку, но вместе мы закончили его так быстро, словно это произошло по мановению волшебной палочки. Миссис Кэннон оказалась опытной портнихой, а у Аннабель было достаточно модных журналов с выкройками. Фасон, который они выбрали, поначалу меня ужаснул; юбка была так широка, что в нее могли бы поместиться сразу шесть женщин, а лифа почти что и не было.

В пятницу вечером была устроена последняя примерка. Когда я посмотрела на фигуру, отразившуюся в высоком зеркале Аннабель, я едва могла поверить, что это я. Зеленая юбка спадала красивыми величественными волнами, которые поддерживали новомодные обручи, подаренные мне миссис Кэннон. Бархат играл на свету – в зависимости от освещения его цвет менялся от ярко-изумрудного до темно-темно-зеленого. Лиф оставлял мои руки и плечи почти совсем обнаженными. Я попеняла на это, а Аннабель рассмеялась и показала мне картинки в своем журнале, где леди были прикрыты даже еще меньше.

Бетти соорудила мне прическу. Когда она закончила, на моей голове красовалась высокая корона и три длинных локона спускались до плеча. Затем она выбежала и вернулась с чем-то, что показалось мне пригоршней свежих цветов. Я воскликнула от удивления и наклонилась, чтобы их рассмотреть. Это и были цветы – белые шелковые розы с зелеными стеблями, хитрым образом обшитые и украшенные зелеными листьями – из того же бархата, из которого было сшито и платье. Наконец девушка оставила меня, окинув медленным взглядом – так художник смотрит на свое творение... И вот я стою перед зеркалом – неподвижная, словно кукла.

Теперь я была одна, и это был мой последний вечер. Четыре дня я гнала от себя всякую мысль о будущем. Но сейчас я думала: это – в последний раз. Я никогда больше не посмотрю в это зеркало; никогда не увижу, как умирает огонь в моем очаге, и никогда не увижу, как рассвет врывается в мое окно. Завтра я уеду, уеду навсегда – и покину этот дом, и вид на розовые склоны Бен-Макдьюи, и утесник, который к сентябрю становится золотым; я покину Бетти, моего друга, и Тоби, и мою маленькую лошадку Шалунью; я покину хозяина.

– Я этого не выдержу, – громко сказала я.

Звук моего голоса напугал меня; казалось, он исходит от кого-то еще. Ну конечно, этот хриплый, подавленный голос не может исходить от создания, которое я вижу в зеркале. Я сведу эту красавицу вниз по лестнице и покажу ее всем им; и никто, даже Гэвин Гамильтон, не догадается, что это вовсе не я. Я неловко повернулась, путаясь в складках юбок, и пошла по коридору, чтобы пожелать Аннабель доброй ночи.

При виде меня девушка в восторге захлопала в ладоши. В тот вечер она выглядела необычайно хорошенькой; даже самые скромные удовольствия, казалось, приводили ее в восторг.

Мужчины ждали меня в гостиной. Рэндэлл развалился на стуле рядом со столом с наполовину опустошенным стаканом в руке. Когда я вошла, он поднял на меня взгляд, и на мгновение я подумала, что он сейчас проглотит свой стакан. Он вскочил и стоял, тупо глазея на меня; его рот был наполовину открыт, а губы в свете ламп казались мокрыми.