Я пытался думать о жестких пружинах кресла, впивающихся в спину и бедра, о монотонном пиканье его кардиомонитора, о шагах уборщика в коридоре, о шорохе его швабры по линолеуму, о том, как свет фонарей пробивается через пластиковые жалюзи, о чем угодно, но не о том, что Айжа чуть не умер. О том, что я с треском проваливал родительство уже не на одном, а на двоих детях. О том, что я бы отдал что угодно, чтобы Элли снова со мной разговаривала – только бы снять с себя часть вины за этот случай с Айжей. В какой-то момент меня переполнила надежда, что она могла мне написать что-то за этот вечер. Я вытащил из кармана свой телефон. На экране отобразилось время – три часа четырнадцать минут – и больше ничего.

Мои пальцы закружили над клавишами, я так хотел ей написать, но знал, что было уже слишком поздно.

Первое, что я увидел следующим утром, открыв глаза, это Айжу, слизывающего с ложки шоколадный пудинг. Я моргал, удивленный тем, что мне каким-то образом удалось уснуть.

– Привет, тигр, – сказал я, кряхтя и пытаясь размять затекшее тело. Забыв о том, что я порезался, я оперся на перебинтованную руку и скорчился от острой боли.

– Привет. – Он внимательно изучал ложку.

– Как себя чувствуешь?

– Хорошо.

Меня терзало множество вопросов, когда Конни высадила вчера меня у больницы, а сама поехала к Псу, Айжа к тому времени уже спал, его небольшое тельце отключилось от переутомления. А теперь, при свете дня, когда он проснулся, я понятия не имел, о чем его спрашивать. Кричать на него? Наказать? Обнять? Спросить, о чем он вообще думал? Меня переполняли разные эмоции, но самая сильная из них – страх, что я опять скажу что-то не то. Что я оттолкну его еще дальше. Я совершил эту ошибку с Элли и не мог позволить себе сделать это еще раз.

Я посмотрел на белую доску на стене. На ней было написано только: Триша – доб. 2743. Перевожу взгляд на Айжу:

– Ну. Как поплавал?

Он замер с ложкой во рту и, очевидно, раздумывал над ответом. А потом положил ложку на поднос.

– Холодно.

Я кивнул и потер щетину.

– Айжа, ты не мог бы мне помочь? Что ты…

– Где библиотекарша? – спросил он, пристально смотря на меня.

– Что?

– Библиотекарша. Они ее увезли.

Врач сказал, что Айжа был в сознании и понимал, что происходит, когда его привезли, то есть никакого вреда его нервной системе, скорее всего, нанесено не было, но мы неделю не были в библиотеке, и я боюсь, что у него какие-то провалы в памяти. Я снова смотрю на номер Триши.

– Ты знаешь, какой сегодня день? – Я нахмурился.

Айжа призадумался.

– Воскресенье.

– Кто сейчас президент?

Он посмотрел на меня:

– А ты сам не знаешь?

Дверь приоткрылась, и вошла медсестра.

– Доброе утро. Как себя чувствует наш пациент?

Она смотрела на планшет, так что я не был уверен, говорит она со мной или с Айжей. Никто из нас не ответил. Она подняла голову.

– Давайте померяем давление?

Она положила планшет в ноги кровати и надела манжету на тонкую ручку Айжи. После она измерила ему температуру и прослушала грудь стетоскопом. А потом склонилась над бумагами, что принесла с собой.

– Доктор Рид будет делать обход в течение часа, хорошо?

– Триша?

– Ой, нет. – Она вытерла имя с доски и вписала свое. – Она работала ночью. Я – Кэролин.

– О, простите. – Я кивнул в сторону Айжи. – Как он?

Она посмотрела на свои записи, будто бы уже забыла, что там писала.

– Он удивительно выносливый мальчик. Думаю, что днем мы его уже отпустим домой. – Она прижала планшет к груди. – Еще есть вопросы? – Она повернулась к Айже: – Тебе что-то еще нужно?

– Очки. Я ничего не вижу.

Она улыбнулась, подошла к тумбочке, на которой лежали очки. И отдала их Айже.

– А где женщина? Библиотекарь? – спросил он.

Ну вот опять. Я закрыл лицо руками.

– Та, что спасла тебя?

Я вскинул голову. Айжа кивнул.

– Она восстанавливается на четвертом этаже. У нее некоторые… осложнения.

– Подождите, что случилось?

И тут я понял, что я так зациклился на здоровье Айжи прошлой ночью, что так и не узнал, что именно с ним случилось. Я знал, что он как-то упал в реку и какой-то прохожий заметил его и позвонил в службу спасения. Я даже не подумал спросить кого-то еще. Я услышал голос Стефани: «Это так по-мужски».

– Женщина ехала на велосипеде, заметила вашего сына и поплыла за ним. Она оказывала первую помощь, пока кто-то не вызвал «скорую».

– Это была библиотекарша. Та самая, – перебил Айжа, смотря на меня, в стиле «я же говорил».

Во рту пересохло, и у меня вдруг странно забилось сердце. Эмили. Я уверен в том, что это не ее имя, но я знал ее только под ним. Я вдруг увидел, как она плывет по реке Пассаик в своем белом платье, как лебедь. Я посмотрел на медсестру:

– Вы упомянули какие-то осложнения. Она в порядке?

– Простите, мне не положено об этом говорить.

Я не мог поверить в то, что эта женщина – этот пугливый образ женщины, которая цитировала по памяти стихи и выписывала книги, спасла Айже жизнь. Я чувствовал, что в долгу перед ней. И должен был убедиться, что она в порядке.

– К ней можно?

– Мне нужно спросить ее. Я вам скажу.

Она опять посмотрела в записи.

– Ой, и еще, скоро придет социальный работник.

– Соцработник?

– Это обычная процедура, – ответила она, избегая моего взгляда.

Когда она ушла, я выкинул библиотекаря из головы и вернулся к Айже.

– Ну что же. Ты мне скажешь, почему ты оказался на том мосту?

Он смотрел на пустой стаканчик от пудинга, будто бы хотел наполнить его силой взгляда. Хотя, может, именно это он и пытается сделать.

– Ладно. Почему бы нам не начать с кофейного столика?

Он не шевельнулся.

– Это же не было случайностью?

Айжа обратился в камень.

– Айжа. Посмотри на меня. – В моем голосе звучало отчаяние, может, оно и заставило его поднять взгляд. – Поговори со мной.

Он открыл рот и что-то пробормотал.

– Что? – Я подался вперед в кресле.

– Кинетическая энергия.

Я помню этот термин из школьного курса физики, но я понятия не имел, почему он это сказал.

– В смысле?

– Я пытался ее использовать.