Меня удивляло то, как она умела разыгрывать из себя скромницу.

Я снова помотала головой.

Она ахнула и прижала руки к сердцу, будто хотела удостовериться, что оно еще бьется.

– Но разве тебе не хочется?

Я старалась думать так, будто никто меня об этом раньше не спрашивал. В основном потому, что никто меня раньше об этом не спрашивал.

– Я не знаю.

Но потом я вспомнила о тех подростках, что спрятались в глубине библиотеки и ласкали друг друга, и мое тело начало покалывать, и я подумала, что, скорее всего, это неправда и я знаю ответ.

Когда я крутила педали по дороге домой, ветер так продувал меня сквозь пальто, будто бы я вовсе его не надела. Я думала о том, что надо поискать термобелье и что-то вроде маски для лица, а то я совсем перестала чувствовать свой нос. И, наверное, фонарик? Их же делают на велосипеды? В пять тридцать вечера было еще светло, но совсем скоро все должно было изменится. Когда я доехала до моста, мне пришла мысль о том, что скоро пойдет первый снег, и как мне тогда добираться на работу. И в этот момент я кого-то заметила. Я притормозила, две машины пролетели мимо. Это маленький мальчик, но я не могла понять, как он туда забрался и что он делал. И тут он прыгнул – руки и ноги расставлены, как у парашютиста, только без парашюта, а потом он упал в воду со звонким шлепком, и даже я с моим скудным опытом поняла, что это, должно быть, до чертиков больно. Я проглотила воздух и поискала других детей. Может, он с кем-то поспорил? Но вокруг не было ни единой души. Машины, что проехали мимо, уже были далеко, и, видимо, они его не заметили. Я смотрела в воду, где мальчик колотил руками, в его глазах читалась паника, а рот открывался и закрывался, как у рыбки. Он глотал воздух, когда оказывался на поверхности. Давай же, мысленно приказывала я. Плыви к берегу. Но его маленькое тельце оставалось на середине реки, и медленное течение уносило его. А потом он скрылся под водой.

Я смотрела в темную воду, слишком ошарашенная, чтобы двигаться. Будто бы я была в кино, или, может, мой разум выкидывал со мной какую-то дикую шутку. Я снова искала кого-то, кого угодно, кто может помочь, но тут была только я. Во рту пересохло, я снова искала его в воде взглядом и увидела, как копна его черных волос вынырнула на поверхность, болтаясь, словно буй. И я знала, что должна была что-то сделать.

Я кинула велосипед на землю и спустилась по скользкой траве вниз, не сводя глаз с головы мальчика, одновременно сбрасывая пальто. Добравшись до реки, я побежала по берегу, пока не обогнала ребенка, а потом прыгнула в воду. Решимость заполнила мои вены, я чувствовала себя супергероем, и в этот момент ледяная вода добралась до моего тела, у меня перехватило дыхание. Я непроизвольно вскрикнула и замахала руками, будто отзеркаливая реакцию мальчика, когда он упал в реку. Я опустила ноги и поняла, с облегчением – особенно если учесть, что я не плавала больше десяти лет, – что достаю до дна. Я встала, холодная вода врезалась мне в грудь, и снова, не отрываясь от тела мальчика, с трудом прошла к середине реки. Тревога росла, ведь я видела, что его понесло быстрее, должно быть, течением подхватило, и я не была уверена, что успею его перехватить. Я быстрее двигала ногами, помогая руками. А потом, в последнюю секунду бросилась вперед, дотянулась кончиками пальцев и схватила его за мокрую ткань свитера. Я вцепилась в него и потянула к себе, удивляясь тому, какой он легкий в воде, пытаясь снова найти место, где я могу крепко встать. Его голова была над водой, он кашлял, и из его губ лилась вода, но потом голова свесилась набок, он потерял сознание.

Я удивительно быстро добралась до берега – может, меня ускоряло желание выбраться из холодной воды, может, паника от того, что он не приходил в себя. С рыком я вытащила его на глинистый берег и сама упала рядом.

Меня трясло, сердце колотилось, зубы бешено стучали, и я склонилось над ребенком. Я тыкнула в его руку пальцем в перчатке. Он не отреагировал. Я знала, что следующий шаг – это искусственное дыхание. Я видела это в сотне медицинских сериалов, но там всегда все выглядело так естественно, будто было вшито в наше ДНК. Я ждала, что мое тело подскажет мне, как все сделать, но единственное, что говорило мне нутро, – если я прямо сейчас ничего не сделаю, мальчик умрет. Глядя на его синие губы, я на секунду задумалась, а не умер ли он уже. Инстинктивно я положила руки ему на грудь и надавила, но я понятия не имела, давлю ли я в нужное место и с нужной ли силой. Сделав с десяток движений, я засомневалась. Я знала, что делать дальше. И я знаю, что это может меня убить.

Черт. Черт. Черт. Я рукой приподняла его голову, закрыла ему нос, прижалась губами к его губам. Выдохнула в его легкие. Раз. Два. А потом снова надавила на грудь, уже чувствуя такое знакомое покалывание на губах. Я услышала крик и подняла голову. Несколько машин остановилось перед мостом, из одной из них вышел мужчина и начал махать сотовым телефоном. Облегчение разлилось по моему окоченевшему телу. Я хотела крикнуть ему, чтобы он вызвал «скорую», но мое горло сжалось так, что перестало пропускать воздух. Я хрипела, пытаясь вдохнуть, все еще давя мальчику на грудь. В глазах начало мутнеть, черные пятна замелькали по бокам, пока я смотрела на лицо мальчика, пытаясь понять, принесли ли какой-то результат мои действия. И тут я узнала его. Я его раньше видела. Среди прочего в моем мозгу всплыла фраза «серийный убийца».

Мужчина из машины внезапно оказался рядом, и я отстранилась, пока он продолжил давить на грудь мальчика. Вцепившись в горло, умоляя его раскрыться, я упала на траву. Я слышала кашель, но не была уверена, свой или мальчика. Где-то далеко завыла сирена «скорой». Телу вдруг стало тепло, и я расслабилась, и паника от того, что я не могу дышать, почему-то стала не важной.

А потом вокруг меня наступила темнота.

Эрик

Кто бы ни придумал эти больничные кресла-кровати, его стоит казнить каким-нибудь жутким способом. Я пролежал на ней всего пять часов, а все мышцы спины превратились в веревку с узлами, как те канаты, по которым мы лазали в школе. Я удивился тому, что они ничуть не изменились за последние четырнадцать лет, когда я последний раз спал на таком в день рождения Элли. Сердце сжималось при мысли о ее сморщенном личике, о тихом угуканье, что вырывалось из ее пухлых губок. Той ночью я не мог уснуть, но не из-за неудобного кресла, а из страха, вдруг что-то могло случиться с Элли: она перестанет дышать, или перевернется, или каким-то образом выпутается из тугих пеленок, выползет из этого жуткого пластикового короба, который заменял кроватку, и упадет прямо на пол? Я всю ночь пролежал, не сомкнув глаз, вслушиваясь в каждый вдох и выдох, думая, смогу ли я вообще когда-нибудь спать. Сейчас я смотрел в темноте на спокойное лицо Айжи, напоминая себе, что теперь я и за ним присматриваю. Его грудь поднималась и опускалась, а я прокручивал в мыслях события этого дня: как мы с Конни ездили по всему городу в поисках Айжи, одновременное облегчение и ужас, охватившие меня, когда мне позвонили и сказали, что он в больнице святого Винсента, что он чуть не утонул. Врач тогда сказал, что он «очень везучий мальчишка» и его нужно будет только на одну ночь оставить в больнице на всякий случай.