– Это то, чем я являюсь? Исключением?

– Как ты думаешь, я бы дожил до девятнадцати лет, если бы ловил за всех стрелы?

В комнате внезапно становится слишком душно. Я тянусь за веером, но на нем тоже кровь. Журавлиные перья испорчены. На кончике треснуло перо зимородка. Мое сердце едва замечает потерю. Боль исходит откуда-то, где, я думала, болеть не может. За то, что ты полагаешься на чудеса, приходится платить. Это цена за то, чтобы положиться на Ворона.

Он спас мне жизнь.

Я не контролировала ситуацию.

– Почему? – требую ответа я.

Ворон сосредоточенно смотрит на балдахин кровати, как будто видит что-то, чего не замечаю я. Через какое-то мгновение меня переполняет потребность узнать причину, и я наклоняюсь, вытягиваю шею, чтобы заглянуть под навес, наклоняясь достаточно близко, чтобы его выдох коснулся моей шеи.

– Потому что ты мне нравишься.

Я опускаю взгляд. К его лицу, его губам, его полуприкрытым векам. Он смотрит, не моргая, и я смотрю в ответ, над нами темный навес. Все это кажется нереальным. Как во сне.

Но по закону снов мы проснемся прямо сейчас. У Ворона не будет шанса испортить момент, задумавшись.

– Это моя плохая привычка – любить разрушительные вещи.

– Я не просила тебя протыкать себя стрелой.

– Нет, но ты чуть не сломала мне ребро, так трепыхалась подо мной.

Мое лицо вспыхивает.

– Ты… ты разбил мне голову!

Я ожидаю, что Ворон откроет ответный огонь своими остротами.

Но я совсем не ожидаю, что он станет серьезным.

– Болит?

Он протягивает ко мне руку, а я ее отталкиваю.

– Да. – Меня бесит, что я призналась ему в этом. Меня бесит, что боль в моей груди усиливается. Ты мне нравишься. Он просто говорит это, чтобы застать меня врасплох. Или он ожидает чего-то взамен. – Между прочим, ты мне не нравишься.

– Ни капельки?

– Нет.

– Не волнуйся, – говорит Ворон. – У меня достаточно времени, чтобы ухаживать за тобой. Я даже могу взять на себя еще одну стрелу, если понадобится.

Я качаю головой.

– Ты сошел с ума.

– Может быть, и так. Я не был бы первым в своем роде.

А я не сойду. Но потом я вспоминаю закат Мастера Яо. Все началось достаточно безобидно. Провалы в памяти. Более медленное восприятие. Он никогда не говорил о своих снах, но теперь я думаю о своих странных снах про небеса, которые начались восемь лет назад. Может быть, это первый симптом… нет, не лезь в неизвестность…

Неизвестное: Сколько крови потерял Ворон? Как много еще ему предстоит потерять.

Я не знаю.

Я снова на дне лодки, равнодушная к стреле, направляющейся к нему.

Я не знала.

Где искать Ку, и даже раньше – что изменилось во время голода, что стоило мне ее любви, – я не знала.

Я все еще не знаю.

Я осознаю, что поднимаюсь с кровати.

– Зефир?

Зефир – это имя той, кто всегда командует. Прямо сейчас я не чувствую себя ей. Я Цилинь, сирота, потерявшая всех, кто был ей дорог.

Живи или умри, и я не оставлю никакого следа в этой эпохе.

– Ты уходишь? – хрипит Ворон, когда я стою там, не произнося ни слова.

Когда-нибудь мне придется это сделать. Я вернусь на сторону своей истинной леди, и мы с Вороном снова станем врагами.

Когда-нибудь я не смогу сказать:

– Я вернусь.

Пока я поднимаюсь по лестнице, качание джонки стихает. На палубе корабельные матросы прокладывают трап между нашей джонкой и соседней. Чтобы соединить их, вбивается металлический шип. С другими джонками производятся те же манипуляции. Скоро у нас будет плавучая, взаимосвязанная крепость из лодок. Это только начало финала, который я задумала.

Финал моего искусного замысла.

Я все еще Зефир. Я не думаю о том, что означает моя стратегия для слуг, которые приносят мне цитру по моей просьбе, или чем это обернется для Ворона, который наблюдает за мной с кровати, когда сажусь, скрестив ноги, с инструментом на коленях.

– Не нужно петь мне серенаду, – говорит он, когда я кладу пальцы на струны. – Ты можешь ответить взаимностью на мои чувства простыми словами.

– Тихо. Просто послушай.

Я играю одну из первых песен, которые выучила. Она основана на истории любви бессмертного змеиного божества и молодого ученого, которые преодолели огромные трудности, чтобы быть вместе.

Для них это плохо кончилось; в легендах такое нередко случается с божеством и человеком. Их ребенок стал демоном, который поглотил своего смертного отца, прежде чем посеять хаос как на небесах, так и на земле. Я играю песню об ухаживаниях, у которой игривая и быстрая мелодия. Это было бы воодушевляюще, если бы мои мысли не бродили вокруг Ворона, работающего на другую леди, не на мою. И вокруг Ку тоже. Однажды Жэнь сможет сразиться с Югом. Что тогда? Я не знаю. Смерть ближе, чем я думаю.

Ворон напомнил мне об этом сегодня.

Воздух кажется в десять раз тяжелее, когда я отрываю руки от струн.

– Если я умру, – наконец произносит Ворон, – ты можешь сыграть мою панихиду.

– Как мило с твоей стороны предположить, что я приду. – И сразу, прежде чем Ворон успевает сказать что-нибудь еще, я играю снова. На этот раз я вспоминаю тот день, когда перестала искать Ку. Это был конец долгой зимы. Снег таял, на улицах образовывались лужи. Мимо проехала свита воинов, их жеребцы обрызгали прохожих, они сверкали оружием, щитами, доспехами – все, кроме одного. Этот человек ехал впереди. На ней были белые развевающиеся одежды, а в руках она держала странный инструмент – веер, и больше ничего. Стратег, шептались люди.

Это был первый и последний раз, когда я ее видела.

На следующий день я бродила, потерянная и голодная, когда услышала звуки музыки из таверны. Я заглянула внутрь и увидела, что за столом сидит жилистый мужчина с постоянной хмурой гримасой на лице. Но музыка, которую он играл! Его инструмент. У него было имя. Цитра. И у мужчины тоже.

Яо Мэнци.

Цикада спросила меня, почему я выбрала этот путь. Я предложила подходящее объяснение. Я избавила ее от истории о жалкой двенадцатилетней сироте, которая стояла у входа в таверну, пока мужчина играл на том самом инструменте стратега, который вел всех этих воинов. Мужчина поднял глаза и увидел, что я пристально смотрю на него. Он нахмурился еще сильнее. Для него я была просто еще одной грязной оборванкой.

Я чуть не отвернулась.

Но потом сзади подул легкий ветерок, и, несмотря на все то, о чем я