– Спасибо, Юленька! Ты единственная моя радость в этом доме! Нет, не так! Ты мой единственный друг!

– Где же ты была?

– В саду.

– С Владимиром?!

– Да, с ним.

– Неужто и ты его любишь? – грустно усмехнулась Жюли.

– Если бы я могла быть тобой! Если бы могла его любить! Все было бы так замечательно! Юленька, как бы он разлюбил меня и полюбил бы тебя, и был бы мне только другом!

– Что ты такое говоришь?

– Я верю: он хороший человек. Конечно, мы и должны любить людей за то, что они хорошие. За то, что они порядочные. И благородные. Должны любить таких, как Вольдемар. Мы, женщины. Но мы любим тех, кто делает нас несчастными. Почему? Неужели же Лежечев прав? Только лишь от скуки? От того, что хотим испытать сильные чувства? Юленька, почему же ты ему не скажешь?

– О чем? – напряженно спросила сестра.

– О том, что ты его любишь! Ты должна непременно ему об этом сказать! Должна писать к нему, должна доказать, что это ты, а не я сделаешь его счастливым!

– Что это ты выдумала? Писать к мужчине! Да об этом и думать нельзя!

– Но почему?

– Девицам не пристало так себя вести.

– Ну, так и будешь сидеть в девках! – в сердцах сказала Шурочка. – Вы с сестрами словно натянули на себя панцирь, как черепахи, и он на вас застыл! И все уже видят только ваш панцирь, а не душу, которую, быть может, одну только и стоит показывать! Кто тебе сказал, что ты нехороша? Да ты прекрасна! Ну, так покажи это!

– Сашенька… – простонала Жюли. – Перестань, Господь тебя накажет!

– Да неужели же он создал женщин только для ханжества и лицемерия? А для чего же тогда он выдумал грехи? Только для того, чтобы за них прощать?

– Грехи выдумал дьявол.

– Нет, Юленька, Господь сам выдумал дьявола, а значит, дал согласие на грехи.

– Молчи! Ты порочишь Священное Писание! – в ужасе замахала руками сестра. – Тебя ждет кара небесная! И где ты только этого нахваталась? Ты должна немедленно пойти на исповедь, Сашенька. И молиться. Непременно молиться. Много молиться. Ты – грешница. Ты – язычница. Я тебя прощаю, ибо дьявол тобою хочет нас наказать. Ты невиновна. Бедное дитя, которое не в силах противиться искушениям. Я буду с тобой, мы будем молиться вместе.

Она с восторгом расцеловала Шурочку в щеки и лоб.

– Бедная Жюли! Ты так ничего и не поняла!

Сестра пребывала в религиозном исступлении. Она и в самом деле была набожна, не пропускала ни одной службы, исправно ходила на исповедь, будто бы у нее были грехи! И сейчас Жюли испугалась, ей казалось, что вот-вот раздастся гром небесный и молния поразит младшую сестру. Она обняла ее крепко, словно хотела защитить, закрыть собою. Шурочка не стала с ней спорить.

– Я боюсь, что он теперь сам к нам придет, – бормотала Жюли. Сейчас она была похожа на юродивую. Говорила, словно предсказывала, с искаженным лицом, со слезами: – Дьявол придет, и в обличие прекрасном… И мы все испытаем искушение… Господи, дай же нам силу!

Встав поутру, Шурочка поняла, что все изменилось. И как изменилось! Все запреты сняты, для нее тут же оседлали лошадь, как только она сказала, что собирается в имение к графу Ланину за новой книжкой. Отныне она была вольна в своих поступках. Это было чудесно!

Но поехала Шурочка совсем не туда. Рука сама направила лошадь к месту их утренних свиданий с Сержем. Она все еще надеялась его увидеть, получить какие-то объяснения и хоть на миг заполучить его себе. Но у самого леса опомнилась. Его там нет! Серж ее бросил! Бессмысленно питать надежды. И… довольно уже!

Она решительно развернула лошадь и поскакала в усадьбу графа. Открыто, никого уже не боясь, она ехала прямо к воротам, за которыми простиралась широкая аллея, обсаженная на английский манер подстриженными деревьями.

Шурочка никогда бы не решилась подойти к этим воротам, не получи она приглашение графа. Богатый особняк, похожий на таинственный замок, пугал. Был он затейливый и одновременно мрачный. Две колонны белого кирпича, похожие на шахматные ладьи, стояли в самом начале аллеи, ведущей к парадному входу. Сама дорога была выложена мраморной плиткой. Раньше Шурочка бывала только в глухом углу этого дивного парка, где было далеко не так красиво и чисто, как здесь. Она видела изумрудную, аккуратно подстриженную траву, огромные роскошные клумбы, диковинные растения и деревья. Повсюду суетились люди, подстригая и без того безупречный газон, выпалывая невидимые сорняки, ровняя речной песок и гравий на боковых дорожках. Увидев Шурочку верхом на лошади через фигурную решетку ворот, к ней тут же кинулся мужик в лакейской ливрее с гербами. Лицо у него было простецкое, но тем не менее одет он был с иголочки и важничал.

– Что мамзели угодно? – спросил мужик, отпирая ворота.

– Скажи хозяину, что приехала Александра Иванцова.

– Его сиятельство никого не принимают.

– А ты пойди и доложи! Его сиятельство меня приглашал не далее как вчера! Ступай! – велела она.

Мужик тут же ушел к графу с докладом, а Шурочка слезла с лошади и осмотрелась. Как же здесь было красиво! И откуда такие диковинные растения? Должно быть, их привезли из самого Петербурга, из тамошних оранжерей! Ни у кого в округе нет такого дома и такого парка! Даже у губернатора! Куда ему! Она подошла к одной из мраморных статуй, деве с лирой, и невольно вздохнула. Сколько же здесь богов! Изваянных из мрамора, отлитых из бронзы, и надо всем этим верховный бог, владыка, граф Ланин. Говорят, у него миллионы…

Она вдруг испытала смятение. А ну как это была минутная прихоть графа, и сегодня о ней уже позабыли? Ее сейчас же «изгонят из рая». Обратно в ад, в усадьбу Иванцовых, где хоть и красиво летом, но лишь потому, что сор и обветшавшие постройки прикрывает зелень. А вы посмотрите на все это осенью, когда опадет листва и пожухнет трава! Она еще раз вздохнула и посмотрела на особняк, величественный, обращенный к ней рядом белых колонн, над которыми возвышался портик с гордым графским гербом. Неподалеку от дома была выстроена небольшая, но ладная церковь, к ней вела дорожка, также устланная мраморной плиткой. Она приметила и ряд летних павильонов, должно быть, театр и места для иных развлечений и оранжерею. За стеклом обильно цвели еще более диковинные растения, чем те, что были на клумбах в парке. Здесь было прекрасно, а главное, никто не стремился с пользой употребить каждый клочок земли. Похоже, у графа ее и так было довольно, и здесь он обустроил себе райские кущи. Почему же тогда Алексей Николаевич так редко здесь бывает?

Прибежал, запыхавшись, мужик в ливрее и поклонившись до земли, угодливо сказал:

– Пожалуйте, барышня, в дом. Его сиятельство ждут.

Она, обрадовавшись, спешилась и пошла к дому. Внутреннее убранство ее поразило еще больше. Парк был спланирован в английском стиле, в то время как покои были обставлены с поистине азиатским великолепием и роскошью! Она никогда не видела столько красивых вещей сразу: на полу ковры ручной работы, на стенах картины, среди которых много портретов сановных мужчин и дам необычайной красоты и величия, искусной работы мебель, напольные вазы, бронзовые канделябры, повсюду мрамор, золото, инкрустации, богатая чеканка. Казалось, граф упаковал во многочисленные дорожные сундуки разобранный на кусочки Петербург и вывез его сюда, разложив затем, как мозаику, в своем деревенском доме. Впрочем, кто бы посмел назвать его деревенским! В таком доме незазорно и в столице пожить!