— Маски для того, чтобы ты никого не заражал, а не чтобы тебя защитить, — мрачно объяснил Норберт.

— Да, но люди не хотят этого знать. А благодаря им все выглядят одинаково. Чаю?

— Контрабандный?

— Само собой.

Механик завозился в кухне, звякнула какая-то металлическая посуда, загудел включенный пневмогенератор.

— История подслушивания тянется с начала века, — убедительно заявил он. — Мы не говорим о настоящей прослушке, когда у жертвы нет никаких шансов понять, что за ней следят, поскольку этим занимаются спецслужбы, полиция или разведка. Мы говорим о революции Новых Медиа. О временах, когда Сеть, называвшаяся тогда Интернетом, начинала уже понемногу напоминать МегаНет, и многие устройства получили возможность записывать данные, сохранять их и отправлять в Сеть на сайты, или далекие предки наших инфопорталов. Устройства, которые постепенно стал носить при себе каждый. Таким образом у каждого имелся шанс стать папарацци.

— То есть папой римским? — спросил Норберт.

— Не совсем. В те времена, когда существовала пресса, то есть отпечатанная на бумажном носителе информация и мнения, газеты и журналы различались по уровню содержательности. Некоторые, именовавшиеся бульварными, публиковали информацию точно так же, как наши инфопорталы. Важнее были эмоции, а не объективность. Папарацци называли журналистов, главным образом фотографов, которые следили за знаменитостями, вламывались в их дома и подглядывали, чтобы добыть какой-либо компромат. Другая разновидность прессы…

— Я знаю, что такое пресса — в каком-то смысле я сам журналист. Ты излагаешь историю моей профессии. Просто я не знал этого слова — папа-чего-то-там.

— Ладно, значит, не придется тебе всего объяснять с самого начала. Так или иначе, сперва прослушкой могли заниматься только специалисты с редким оборудованием. Потом вдруг у каждого появился при себе гаджет, с помощью которого можно было записать и легко опубликовать компрометирующий материал. В те времена серьезный компромат и скандал могли положить конец карьере политика. Он мог лишиться не только поста, но даже влияния и власти, по-настоящему выпав из обоймы. Не немилость на пару месяцев или год, не тихая синекура, но в самом деле конец, даже тюрьма. Тогда еще были живы остатки легенды о демократии и иллюзия, что все подчиняются одним и тем же законам, но уже зарождалась известная нам олигархия. Политики начинали пренебрегать окружением до такой степени, что порой забывали о включенных микрофонах, о микроразъеме в лацкане, о присутствии средств массовой информации, которые могли записать их высказывания на расстоянии, о том, что записывающее устройство может подбросить любой в любом общественном месте. До середины тридцатых годов случилось несколько десятков подобных афер. Олигархи наконец научились тому, где можно сбросить маску, а где нет. Сейчас это детский сад для политика, его базовые знания. Публичный скандал все еще способен повредить. Может, он и не вызовет реальных перемен, лишь временные помехи в игре между правительством и оппозицией, но эта игра — смысл их жизни, и ставка в ней весьма высока.

— Хорошо, но к чему ты клонишь? Какое это имеет отношение к нашей проблеме? Ведь я же вовсе не говорил, что это просто.

— Терпение, — Механик поставил перед гостем дымящуюся металлическую кружку. Обхватив ее ладонями, Норберт закрыл глаза и вдохнул аромат, в котором увидел китайских воздушных змеев в виде драконов и сочную зелень чайных полей Мадраса, ощутил запах восточных благовоний и услышал колокольчики на лодыжках танцовщиц. — Как я уже говорил, даже эти имбецилы научились осторожности. Точка. Особенно если учесть, что к их услугам любая технология, службы и фонды. Это не так уж сложно — по сути, все сводится к состязанию между броней и снарядом. Достаточно этим пользоваться. Если существует такое место, где они могут свободно себя вести и делать, что захотят, — значит, оно в самом деле такое.

— То есть?

— То есть — не существует устройства, которое позволило бы нам что-либо там записать. Я построил модель и десятки симуляций — разными способами, но с одним и тем же результатом. Полный провал. Если кто-то сумел подготовить полностью безопасное помещение — значит, оно именно таково. Не так сложно закрыть и экранировать что угодно. Не так сложно зарегистрировать работу какой угодно электроники и отследить источник передачи. Заметь, намного легче изобрести замок, чем отмычку. Легче разработать шифр, чем его взломать. Если кто-то рекламирует некое помещение как убежище для ВИПов, то не потому, что туда достаточно протащить контрабандой регистратор, спрятать микрофон в вишенке от мартини или сделать дрон, притворяющийся мухой. Безопасно — значит безопасно. Легко запереть комнату. Убить того, кто там сидит, не повредив двери и окна, — верх мастерства.

— То есть ничего не выйдет? — несмотря на разочарование, Норберт подумал, что Механику, пожалуй, редко выпадает возможность поболтать. Хватило бы «ничего не выйдет». Или «я пас».

— Я уже упоминал о состязании между броней и снарядом. Состязание это не имеет конца, поскольку пока что не появилось ни идеальной брони, ни всепробивающего снаряда. На каждую технологию одной стороны появляется ответ другой. Доспехи — арбалет. Стена — пушка. Стальная броня — кумулятивный снаряд. Реактивная броня — снаряд двойного действия. Активная защита — лазер. Так можно продолжать без конца, в любой области. Атака — оборона. Это состязание — суть моей жизни. Оно никогда не прекращается. Если я хочу сохранить человечность, остаться индивидуумом среди муравьев, спасти свободу — я постоянно должен находиться в первых рядах, опережая свору на один шаг. Наша ситуация включает два аспекта. Во-первых, не существует устройства, которое позволило бы взломать их защиту. Его просто нет, и они об этом знают. А тот, кто считает, что его защита полностью надежна, теряет бдительность. Во-вторых, я говорил, что не существует такого устройства, но не сказал, будто не существует способа.

Норберт поставил кружку, откинулся на спинку стула и поднял брови. Какое-то время оба сидели молча. На никаком лице Механика промелькнула удовлетворенная усмешка.

В конце концов Норберт поднял руки, задавая немой вопрос.

— Мы живем в слегка пугающие времена, — сказал Механик. — Я потянул за несколько ниточек, поболтал с парой человек. Я тебе уже говорил, что должен быть все время в первых рядах. Мое искусство выживания основывается на нескольких составляющих. Естественно, речь идет о бдительности, об ограниченном доверии, о продумывании на несколько ходов вперед, затирании следов и прочем, но также и об аппаратуре. О гаджетах. Вот только в нынешние времена гаджеты — не обязательно механические или электронные устройства. Модифицированная кукуруза или вирус — тоже гаджеты.

Норберт представил себе камеру из лаваша с фруктами.

— Есть способ, использующий экспериментальную технологию, — продолжал Механик. — Я знаю, что он работает. Пока все указывает на то, что работает он верно, но риск остается. Всегда. Тебе придется решать самому. Тщательно все взвесить. Подумать, стоит ли того твоя задача. Ты примешь участие в эксперименте. Дьявольски нелегальном.