— Влад, — простонала, попросить хотела, чтобы до машины донес, а дальше так, как хочет, но Влад итак делает как ему нравится.

Сдернул с себя футболку — резко, зло, бросил на траву, пока я стояла и скучала по его рукам, и через секунду распластал меня на ней — на некогда белой футболке.

— Ты этого хотела? — прошептал, заставил запрокинуть голову, и болезненно поцеловал в шею, кусая ее, терзая, заставляя биться-выгибаться в своих руках. — Вера, моя Вера, сейчас девочка…

Скажи, что любишь, соври, пока я сама не своя и бьюсь под тобой, я поверю. Я с радостью, с диким восторгом поверю в эту ложь, она мне нужна, необходима! И ты необходим!

… - моя, — жестокий поцелуй в ключицу, и ниже, к груди, почти укус, — Вера!

Влад на мне, давит своим весом, мучает своей эрекцией и себя, и меня. Никогда я не была близка с мужчиной, я даже целовалась лишь однажды, но сейчас я изнемогаю от разлитого в грозовом воздухе возбуждения, я умираю, меня почти нет.

— Пожалуйста, Влад… пожалуйста! — попросила-потребовала, вцепившись ногтями в мужскую шею, и через несколько мгновений он до обидного проворно избавил меня от одежды. Майка, джинсы, белье — никакой защиты не осталось, я нага, раскрыта перед ним.

Перед жадным взглядом Влада. Он смотрит, впитывает в себя всю меня: от возбужденных, ноющих сосков до сведенных в судорогах кончиков пальцев, от приоткрытых от мучительного наслаждения губ до разведенных бедер.

И, когда я уже готова была закричать от смущенного разочарования, Влад раздевается сам. Снимает футболку, позволяя любоваться татуированным прессом. Расстегивает светлые джинсы, ведя молнией по внушительной эрекции, снимает белье… черт, неужели это случится?

Сейчас я стану взрослой, я займусь сексом… любовью, да! Я любовью займусь с Владом!

— Я не хотел к тебе прикасаться, ты была права, Вера, — прошептал, шире разведя мои бедра, и провел пальцами там, где все пылает, где нервы обнажены, и я вскрикиваю. — А сейчас я не могу остановиться, не могу без прикосновений, ты как наркотик… влажная девочка, ты готова…

— Да! — потянула его на себя. — Пожалуйста, я умру сейчас, скорее!

Он обхватил ладонью толстый член, приставил горячую головку ко входу, и одним резко вошел, одним движением разрывая мою плоть, и заполняя своей под самый мощный раскат грома.

— Ты должна была сказать, — Влад замер на мне, и во мне.

Лицо напряжено, мышцы каменные под моими руками, мне больно, и страшно. Что отстранится, и все закончится.

— Я хочу, Влад. До конца хочу дойти, давай! — обхватила его ногами, и в этот момент начался ливень, как в тропиках.

Влад осторожно качнулся назад, и снова наполнил меня, медленно и осторожно. Жалея меня. Зачем жалеет? Мне не это нужно, не осторожность, а неподдельность.

— ВЛАД! — мне еще больно, но я сама вскидываю бедра, и сквозь муку наслаждение чувствую от того, что он во мне сейчас, распирает большим членом, он первый и единственный, и я шепчу: — Люблю тебя.

Он всматривается в мое лицо, пока я шепчу его имя, признания. Не знаю, слышит ли — дикий дождь шумит, мы оба мокрые, мы обезумели на этом поле среди подсолнухов, но сейчас я как никогда счастлива, я, наконец, познала это чувство.

Влад двигается бешено, больше нет жалости и осторожности, он вбивается в меня эрекцией, долбит толстым стволом, и я кричу в унисон каждому движению, выгибаюсь, прижимаюсь своей грудью к его, и Влад ускоряется. Он ненасытен, я все в нем люблю, а теперь и саму себя: губы, которые он целует, плечи, волосы, все то, к чему он прикасается я люблю. Смеюсь, плачу и люблю, плавлюсь от его взгляда, когда Влад содрогается во мне, соединяя свое наслаждение с моим.

— Вера, я тебя…

Слова Влада заглушает гром, но оно и неважно. Я сохраню их в памяти, как признание в любви.

Мы оба мокрые от дождя, травинки налипли на тела, кожа разгорячена.

Я счастлива, хоть мне и больно. Мне приятна желанная тяжесть мужского тела, режущая боль, когда Влад выходит из меня, и взгляд его, направленный на мои разведенные бедра.

— Почему не сказала, что девственница?

— Уже не девственница, — дерзко улыбнулась ему, хотела свести ноги, и встать, но Влад не позволил.

Поднял на руки и меня, и мою разбросанную одежду, и отнес в машину, брошенную у обочины. Захихикала, представив, что нас может увидеть кто-то: голых, мокрых, грязных.

И плевать, что я по-другому себе это представляла. В идеале, в первую брачную ночь, или хоть после пылкого признания в вечной любви.

К черту прошлые идеалы, ведь совершенство я постигла.

— У тебя кровь, Вера. Нам нужно в аптеку, или в больницу? Или домой? — Влад растерян, и это меня веселит, как самый убойный алкоголь. Я пьяна им, я влюблена от кончиков пальцев до глубин моей души.

— Домой. От потери девственности не умирают.

— Ты должна была…

— Да-да, я должна была сказать. Но не сказала, прости. Не нуди, не порти момент, — затараторила я, перебивая Влада — он и рад, и зол.

Зол он всегда, впрочем, это его любимое состояние, пора бы привыкнуть.

Интересно, а он слышал, как я в любви признавалась? Боже мой! Что, если слышал? Это же… а какая разница, впрочем? Да, он не обещал мне любви до гроба, но если я хочу твердить ему о своих чувствах, почему я должна себе в этом отказывать?

— Влад, я люблю тебя, — прошептала, и он вздрогнул.

Сейчас было бы невозможно не услышать. Гром почти стих, но на машину будто водопад обрушивается, и такое чувство, что в этом мире он, я и вода вокруг нас — бескрайняя и вечная.

— Люблю, — еще раз прошептала я. — Уже очень давно. С детства, всю жизнь, Влад. Я хотела, чтобы ты знал.

Он выслушал, и молчит, и это не обижает. Я научилась чувствовать его ложь, и никакая маска ее не скроет, мне не нужна любовь-сказка, не нужна фальшивка, пусть будет похоть, а не имитация.

Пусть он будет настоящим со мной.

— Вера, я…

— Только не лги, — перебила, страшась, что услышу сухое: «я тебя тоже». Тогда хоть из машины бегом, сквозь этот дождь стеной, разрезая его, чтобы скрыться навсегда.

— Вера, я должен был признаться первым, — Влад словно и не заметил моих слов. — Я люблю тебя, маленькая.

Сердце зашлось от счастья, что это правда — я ведь почувствовала. И треснуло от горя, ведь и фальшь я уловила.

Как можно любить не любя? Или не любить любя?

Я запуталась, а Влад нет. Он умеет, видимо, раз в его признании и ложь, и правда поровну поделены. И как такое может быть возможно, мне непонятно.

— И что теперь?

— Мы дождемся, пока дождь закончится, и поедем домой. Неплохо было бы помыться, и одеться, — как маленькой говорит Влад, и я невольно усмехаюсь — мы и правда сидим голые и грязные в его дорогой тачке, и портим обивку.