Это я заметила, пока мы были на карьере. Для офисной работы я не создана, нет во мне привычки к бумагам, нет расторопности, и я напутала все, что только могла, а Влад, вместо того чтобы устроить мне логичный разнос, промолчал.

Но далось ему это трудно.

— Спасибо, водитель не нужен, — бросил Влад, и поманил меня в машину. До города ехать было около полутора часов, и провести их наедине с ним не самая лучшая идея.

Непонятные отношения, непонятный мужчина.

Все как-то неправильно, если взять за труд задуматься об этом.

Да и отношения ли у нас?

— Вера, не расстраивайся, ты научишься всему. Это не так сложно, как кажется, — сказал Влад, и завел машину, пока я пыталась разобраться в корявых записях, что начиркала в ежедневнике.

Боже, я просто идиотка. Мой потолок — бренчать на пианино и ногти пилить.

— Угу.

— Расстроилась? Неужели из-за спутавшегося графика? Это же бред, — он мимолетно улыбнулся мне. — Лучше поцелуй меня.

Он чертовски притягателен. Сидит рядом вальяжно, уверенно ведет машину по пустой дороге, где только он и я. И поцеловать просит, и я бы с радостью, с наслаждением бы сделала это, и не только.

Такие мужчины любят не трепетно, а страстно. Не ласкают, а имеют, трахают, и я не вижу нас вместе. Ни с чего началось, ничем и закончится, и закончиться это должно, пока не поздно.

— Потом поговорим.

— О чем? Твою мать, Вера, ты опять что-то напридумывала, так? — Влад тихо рассмеялся, а вот мне не до смеха.

Знаю, мужчины не любят разговоров о чувствах, может, потому что сердец у них нет? А у меня оно есть — сердце — и я не хочу, чтобы оно разбилось. Осколки эти не собрать будет.

— Потом…

— Сейчас! — он остановил машину, резко повернув к обочине, и в эту же секунду прогремел мощный раскат грома. — Говори, что опять не так.

Глупо. Он рассмеется, наверное, и я в ответ заплачу, как полная кретинка.

— Я не понимаю, что между нами происходит. Вот, что не так.

— Ты ведь не маленькая девочка, — поморщился Влад. — Должна бы уже догадаться.

Симпатия?

Влечение?

Похоть?

Я влюблена. С того самого проклятого первого раза, как увидела его, нужно признаться в этом самой себе.

Не с недавнего времени, как увидела его взрослым.

С детства.

Потому вспоминала, потому и злилась из-за своих обид, из-за его жестокосердности, благодаря которой я изгоем стала. Другого бы сразу простила, не привыкла я обиду держать, а его… его до сих пор простить не могу.

— Я тебе нравлюсь? — спросила, опустив глаза.

От неловкости, и унижения.

— Нравишься, — едко бросил он в ответ. — Все выяснили? Теперь можно ехать?

Обида и злость взорвались во мне кислотной бомбой, и я выскочила из машины, в которой дышать нечем, на дорогу. Не могу с ним оставаться, как… черт, как он смеет себя так вести со мной?

— Сядь в машину.

— Иди к черту, Влад. Вот теперь мы все выяснили, — прошипела в ответ, и запрокинула голову к грозовому небу.

Так красиво, что плакать хочется. Рыдать, выть от этой красоты, от предчувствия беды, что окутало меня вуалью серого цвета. Воздух серо-сиреневый, гроза гремит, а наивные, только расцветшие подсолнухи, которыми засажены поля, стремятся к солнцу.

— Вера, не будь типичной телкой. Сядь в машину, и объясни, чего ты хочешь, — Влад вышел из машины, хлопнув дверью.

Раздражения своего он не скрывает, да и любой бы на его месте был взбешен, ведь я понимаю, что веду себя, как и выразился Влад, как типичная телка. Но ничего не могу с собой поделать — лучше плакать в одиночестве, посреди поля, чем в машине, наедине с ним.

— Вера…

— Уезжай! Я… ты ведь давал мне выходной, и я хочу им воспользоваться, — выпалила, и пошла, почти побежала в поле, к ярко-желтым подсолнухам, чтобы не при Владе разреветься.

Глупо было бы упрекать его в том, что он не спешит клясться мне в вечной любви, вставать на одно колено, и делать предложение. Нужно взрослой быть, нужно понимать, что к чему: мы знакомы, по-настоящему знакомы всего пару дней.

— ВЕРА, ДА СТОЙ ЖЕ, НЕНОРМАЛЬНАЯ!

Влад схватил меня — резко, больно, не сдерживая ни силы своей, ни раздражения, и я рассмеялась, ведь сейчас он настоящий! Не играет, не притворяется, и это чертовски прекрасно.

— Зачем я тебе? Будь честным, Влад, и ответь! Ты трахнуть меня хочешь? Поиграть? Влюбился раз, и навсегда? Что? Я не понимаю! — выпалила, глядя ему прямо в дикие, светлые глаза, в которых я сама отражаюсь бледной тенью — маленькая и незначительная.

Да как такую вообще любить можно? Мама вот любила… или тоже не любила.

Раз травила.

— Я хочу тебя трахать, Вера. Выебать из тебя всю дурь, которой твоя голова забита. Хочу играть с тобой, играть ТОБОЙ, хочу быть с тобой. Разве этого мало?

Вот и ответ. Глаза в глаза, и меня штормит, кроет от бешеного адреналина, растекающегося по венам от слов его, от прикосновений — жестких и беспощадных к моей коже. Влад не лжет, он честен, любви не обещает, и мне это нравится.

Я люблю его. Он меня нет.

Я хочу безумно, до дрожи в теле, как у запойной алкоголички. Хочу, чтобы он слово свое сдержал, и трахал меня так, чтобы вся любовь из меня выветрилась, оставив вместо себя лишь радиоактивную похоть, с которой я найду, как справиться.

— Так давай, трахни меня! Мне не мало этого! Мне достаточно! — толкнула его в грудь, подстегивая и себя, и Влада, подводя к самой бездне, к аду, в который я лечу на бешеной скорости без тормозов.

Разобьюсь, и черт со мной, эта гонка того стоит.

Боль сжигает, оставляет ожоги-шрамы в моей душе, огненная пуля летит прямо в сердце, пока длится наш поцелуй. Влад пахнет сексом, он его воплощение, он первобытно, яростно целует меня, ласкает то грубо, то нежно.

Таранит языком, срывая стоны, всхлипы, воруя дыхание.

Я вжимаюсь в него все сильнее, по лицу слезы текут, и плевать на них, мне больно и сладко, я умираю. Я живу полной жизнью. Я люблю его, и пусть весь мир летит в бездну вместе со мной.

Цепляюсь руками, впиваюсь пальцами в сильную мужскую спину, сминаю его футболку, и захлебываюсь его жадными, дикими поцелуями, наслаждаюсь чувственными губами и языком, который дразнит меня, скользит, и я дрожу, закипаю от безумного желания большего — всего, что Влад может мне дать, без остатка, без мягкости.

Пусть берет так, как хочет: дико, больно, чтобы все тело было в его следах. В синяках от его объятий, в синяках-засосах от поцелуев…