Одним из первых эсэсовских начальников он стал оказывать давление на командиров полицейских батальонов и вермахта, привлекая их к зачистке мира от евреев. Какое-то время в Каменце-Подольском расстреливала только штабная рота. Затем для ускорения Еккельн приказал назначить стрелками солдат полицейского батальона, из-за чего у него был обмен резкостями с его командиром майором Даллом, не пожелавшим, чтобы подчиненные выполняли палаческие обязанности. Чем закончилась перепалка, неизвестно — скорее всего, кому-то из полицейских все же пришлось участвовать в расстреле.

Акция в Каменце-Подольском была не только самой массовой (на тот момент). Она отличалась от предшествующих еще одним — до нее расстреливали только евреев-мужчин, а тут вместе с ними убивали женщин и детей. После войны участвовавшие в бойне эсэсовцы давали показания об инструкциях Еккельна: убивать надо всех евреев — женщин, стариков, детей — и как можно больше.

«Отныне наши действия распространяются на все еврейское население. Без исключений». Когда Блобель в романе Лителла передал офицерам айнзатцкоманды приказ Еккельна, «присутствующие оцепенели; затем разом заговорили… Кальсен негодовал: „Штандартенфюрер, многие из нас женаты, у нас дети. Нельзя требовать от нас такого“. — „Господа, — Блобель говорил тихо, но решительно, — речь идет о приказе нашего фюрера, Адольфа Гитлера. Мы национал-социалисты и служим в СС, и мы подчинимся… Вы должны противостоять искушению проявить человечность“».

В ходе каменец-подольской казни, вероятно, впервые применялся излюбленный метод Еккельна, названный им «укладкой сардин»: слой за слоем жертвы ложились в яму лицом вниз, после чего их убивали выстрелом в затылок.

Сохранилось свидетельство одного из членов штаба Еккельна — обершарфюрера СС Германа Крюгера: «Мне, Люшену, Ведекинду и неизвестному мне полицейскому Еккельн приказал сойти в яму. К нам постоянно направляли евреев. Часть из них должны были лечь, а других убивали выстрелом в затылок в стоячем положении. Это были мужчины, женщины и дети, но я расстреливал только мужчин. Никаких задержек не было. Я часто вылезал из ямы, так как мои нервы больше не выдерживали, и пытался уклониться. Однако мне снова и снова приказывали возвращаться в яму. В общей сложности я там стрелял один или два часа. Потом мы были заменены полицейской командой. Если меня спросят, сколько евреев я застрелил за это время, я не смогу точно сказать. Возможно, 50 или 100. Я не знаю… В первый день казнь продолжалась с 10 часов утра до 16 часов пополудни. Вечером я и мои товарищи были крайне разбиты и полностью нервно истощены… На следующий день казнь снова началась в 10 часов».

Они еще жаловались! Им, видите ли, было нелегко. «Если кто и достоин сострадания, так это мы, исполнители, — говорил в Нюрнберге фон дем Бах, тот, кто лечился от психического расстройства, вызванного участием в массовых расправах. — Психологически нам было гораздо тяжелее, чем тем, кого мы выводили на расстрел».

Сам Еккельн трижды был там, на «Пороховых складах». По свидетельствам соучастников, он пускал по кругу бутылки с водкой и науськивал стрелков. Показывая на хорошо одетого мужчину в толпе жертв, говорил: «Это типичный еврей, который должен быть уничтожен, чтобы мы, немцы, могли жить».

Как высший чин, он не обязан был там быть. И тем не менее постоянно находился «на переднем крае» и сам стремился все организовать и скоординировать. Присутствие начальства мобилизует солдат и офицеров…

В мирное время садистов осаживают, а времена переломов — для них раздолье. Однако Еккельн не признавал себя садистом: «В принципе я был против любых садистских действий» — так он ответит в суде на вопрос прокурора.

Получается, убийство для него — чисто управленческая задача. Примерно в том же уверял журналистку Гитту Серени бывший комендант Собибора и Треблинки Франц Штангль, у которого она взяла интервью в тюрьме в 1970 году. Он не испытывал особой ненависти к евреям и не был тем, кто получает удовольствие при виде страданий других людей. Однако он посвятил себя этой работе с жестокой неукоснительностью. Такая вот служебная мораль.

И все-таки всего этим не объяснишь. Всех так учили, все хотели сделать карьеру. Но эти — проявляли особую активность и не просто стали первыми учениками, а по жестокости давно превзошли своих учителей.

Жестокость Еккельна была настолько широко известна, что многие сомневались в его психическом здоровье. «Всеобщее мнение: Еккельн — больной человек», — говорил следователю Дегенхардт. Он также привел слова «авторитетного доктора Штайнхойзера»: тот считал, что Еккельн страдал прогрессивным параличом и что врожденный порок развития мозга у его младшего сына — тому подтверждение.

Из Википедии можно узнать, что прогрессивный паралич, или болезнь Бейля, — «психоорганическое заболевание сифилитического происхождения. Характерно изменение личности с утратой свойственных больному этических норм поведения, теряются такт, чувство стыдливости, снижается критика к своему поведению… На фоне эйфоричного настроения у них эпизодически могут возникать кратковременные вспышки гнева, сменяющиеся „царским“ благодушием». Вроде все сходится.

— Так вот в чем дело? — спросил я у Сергея Ениколопова. Ответ психолога меня разочаровал.

— Сейчас не ставят такой диагноз. Это 100 лет назад он был популярен. Ну, примерно как у нас в советское время, не разбираясь, широко диагностировали вялотекущую шизофрению. Но даже если у Еккельна и были психические отклонения, агрессивность — это скорее черта характера.

— Но что за люди, не дожидаясь приказов из Центра, брали на себя такую инициативу? Больные? Садисты? Много ли среди людей таких — способных легко убивать?

— Садизм очень трудно диагностировать и исследовать. В отчетах и мемуарах преступники обычно не пишут, что причинение другим вреда было для них источником радости. Садизм совпадает с враждебной агрессией — поведением, возникающим из чувства гнева по отношению к врагу. Сколько их? Могу сказать, что это всегда меньшинство. Исследования показывают, что 5–6 % насильственных преступников находили удовольствие в страданиях жертвы и получали от этого удовлетворение. С большей вероятностью убийцами становятся психопаты с посттравматическим синдромом — прошедшие войну, к примеру. Они ищут пути выхода агрессии.

Стало быть, нельзя сказать, что Еккельн был обыкновенным садистом. Да ведь и комендант Освенцима Рудольф Хёсс не был садистом, просто делал то, чего сам ждал от своих людей, — следовал приказам фюрера, поэтому должен был вести за собой, не проявлять слабость, быть положительным примером для подчиненных. К тому же, как он пишет в автобиографии, «основы программы уничтожения евреев казались мне верными».

Это начальники. А рядовые? Этих рядовых было совсем немало — речь идет примерно о 50 тысячах немцев, убивших миллион (!) человек. Непосредственно в казнях принимали участие примерно 2 тысячи эсэсовских офицеров и до 50 тысяч карателей из резервных полицейских батальонов и Ваффен-СС. Бороться с чувством вины помогала идеология. «Интеллектуальные палачи прятались под дымовой завесой этики и идеализма. Менее образованные воспринимали идеологию на личностном уровне, обрушивая свой гнев на жертву» (Майкл Манн). Это ведь евреи, как вещал Гитлер, развязали войну.