Карагодин только что сообщил шефу об очередной неудаче с Родионовым. Сам-то он был уверен, что сбежавший парень никуда не денется – рано или поздно попадет к ним в руки, но шеф почему-то так не считал.

– Ты его уже пятый раз упускаешь, Кутузов недорезанный. – Шепелев вскочил с кресла и принялся мерить шагами длинный, роскошно обставленный кабинет.

– Третий, Семен Никанорович, – с неуверенностью в голосе поправил его Карагодин.

– Считать научился?! – взревел Шепелев. – Кто Таныгина кончил?

– Так ведь он сбежать хотел, – снова пробормотал Карагодин, – вот Владик его и подстрелил.

– Сгною всех, паршивцы! – кипел негодованием Шепелев, расхаживая по кабинету. – Владика вместе с тобой. Ты его на работу брал или я?

– Семен Никанорыч… – попробовал что-то вставить Карагодин, но начальник не дал ему договорить.

– Что «Семен Никанорыч»? Работать надо, работать. Сволочи, Таныгина убили, Родионова, который сам к ним пришел, – упустили…

Он замолчал, остановился у шкафа, достал оттуда бутылку «Реми Мартен» и налил себе полстакана. Выпив коньяк в три глотка, он задержал дыхание и, поморщившись, взялся левой рукой за сердце. Потихоньку выдохнув, опустился в свое кресло.

– Таныгин все равно бы ничего не сказал, – подождав, пока начальник немного успокоится, посмотрел на него Карагодин, – темный человек. Вбил себе в голову, что там какое-то проклятие, то да се…

– Коля, кончай мне лапшу на уши вешать, – немного спокойнее произнес Шепелев.

Он откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.

– Чего лапшу, Семен Никанорыч, – поняв, что теперь самое время успокоить начальника, Карагодин заговорил смелее, – я его сразу раскусил. Он упертый как валенок. Я ему и долю обещал, и пугал, все впустую. А этого бегуна мы рано или поздно схватим. Ну, сами подумайте, куда ему деться? Он у ментов в бегах числится, если где вынырнет, его быстренько заластают. А схорониться ему негде. Тайга, зима. Сам к людям выйдет. У него ни припасов, ни оружия…

– А кто моего пилота ранил? – снова побагровел Шепелев. – А майору твоему кто руку прострелил? Он что, из пальца стрелял? Откуда у него карабин?

– Черт его знает, Семен Никанорыч, – покачал головой Карагодин.

– Не знаешь… – презрительно бросил Шепелев. – А тебе физиономию он расквасил, а?

Он усмехнулся, как будто ему понравилось, что беглец начистил морду его подчиненному. Снова наполнив стакан, он еще раз выпил. Теперь пил не торопясь, смакуя.

– Это ему даром не пройдет, – сквозь зубы процедил начальник охраны.

– Ты свои фордыбасы оставь, – метнул на него свирепый взгляд Шепелев, – он мне живой нужен. Живой. И, желательно, здоровый. Знаешь, сколько его голова стоит? Миллионы. Много миллионов. Десятки миллионов. Ты столько никогда не видел и не увидишь никогда. Если с ним что-то случится, я с тебя не семь, а семьдесят семь шкур спущу и за яйца на морозе подвешу. Будешь вертеться и молить, чтобы тебя пристрелили, как собаку.

Сделав еще несколько маленьких глотков, он сбавил тон.

– Ладно, не бери в голову, – вздохнул он через нос, сжимая ноздри, – это я так, для острастки. Налей вот себе, – он двинул пальцами бутылку по полированному столу в сторону Карагодина.

Бутылка проехала пару сантиметров и остановилась. Карагодину пришлось встать и обойти стол, чтобы наполнить себе стакан. Он вернулся на свое место и, опустившись на стул, посмотрел на начальника. В его взгляде были и злоба на Родионова, смешанная со злобой на Шепелева, и желание отомстить, и покорная преданность.

– Да пей, чего застыл? – выпятил губы Шепелев.

Карагодин выпил дорогой коньяк как самопальную водку.

– Итак, – Шепелев снова вздохнул, – что думаешь делать? Как действовать?

– Родионов ранен – далеко не уйдет. Завтра с утра возьмем ваш вертолет…

– Где я тебе пилота возьму, Коля, твою мать? Он теперь оклемается не раньше чем через неделю. И почему это Родионов ранен, а? – Шепелев снова направил свой тяжелый взгляд на Карагодина.

– Случайно получилось, Семен Никанорыч, – опять залебезил Карагодин, вертя пустой стакан в руках, – но это даже к лучшему. Легче его достанем. Мы знаем, где он, знаем.

– Ну, Николай, – покачал головой Шепелев, словно журил нерадивого сына, – а если он замерзнет в тайге, он ведь раненый, что тогда?

– Не замерзнет, – уверенно произнес Карагодин, – он бывший полярник, знает, как себя вести в таких условиях.

– Полярник? – вскинул брови начальник. – Чего ж ты мне раньше не сказал?

– Так вы не спрашивали, Семен Никанорыч…

– Выходит, что не новичок… – задумчиво произнес Шепелев.

– Все равно мы его…

– Значит, так, – словно генерал на параде, докладывающий маршалу, гаркнул Шепелев, – возьмешь вертолет. Мой вертолет. С пилотом сам договоришься в авиаотряде.

– Понял, Семен Никанорыч.

– Бери Владика, мать его, Эдика, еще пару человек. Всех без оружия.

– Как же без оружия, Семен Никанорыч?

– Так, – огрызнулся Шепелев, – еще подстрелите с перепугу. Ну все, – он устало откинулся в кресле, показывая, что беседа закончена, – иди, действуй.

Карагодин тяжело поднялся и, кивнув начальнику, направился к двери.

* * *

Эдик с Владиком сидели в гараже на табуретах рядом со стеклянной будкой. Между ними стоял еще один табурет, выкрашенный суриком, на котором лежали засаленные, перепачканные машинным маслом карты. От нечего делать бойцы играли в подкидного.

В гараже было тепло, поэтому куртки Эдика и Владика висели на вбитых в оштукатуренную стену гвоздях. Братья шлепали картами по табурету и негромко переговаривались.

– Шесть.

Шлеп.

– А мы твою шестерку – валетиком.

Шлеп.

– Валет.

Шлеп.

– А мы его карлом.

Шлеп.

– Король, – собирался подкинуть Владик, да так и застыл с поднятой рукой, в которой сжимал карту.

Двери лифта разъехались. В гараж молча ввалился Карагодин. Молчать-то он молчал, но это его молчание ничего доброго не предвещало. Владик заметил у него в руках хрустальный стакан, о котором Карагодин вспомнил только тогда, когда остановился лифт.

Не доходя до игроков нескольких шагов, начальник охраны замахнулся и что было сил запустил стаканом во Владика, целя ему в голову. Владик поднял вторую руку, прикрываясь от летящей посудины, но стакан просвистел мимо. Ударившись в стену, он разлетелся на мелкие осколки, посыпавшиеся на обоих игроков.

Карагодин на этом не остановился. Он с разбега врезался во Владика, который не удержался и свалился на бетонный пол. Николай Петрович запрыгнул на него верхом, как на норовистую лошадь, и принялся дубасить двумя руками, норовя попасть в голову. Он был гораздо легче своего подчиненного, но в нем все кипело, словно в раскочегаренном самоваре. Поэтому Владику удавалось парировать его удары с большим трудом. Он подставлял ладони, предплечья, уворачивался, пытаясь понять, чем вызвана вспышка шефа.