– Чего ж ты сразу-то у него не выведал?

– Меня ведь потом на лечение отправили. Ранили меня, не забывай. Потом, когда меня по здоровью из органов комиссовали, я на другую работу устроился. Хотел сразу под Мирный вернуться, да побоялся, как бы не заподозрили чего. Через пять лет я все-таки бросил все и завербовался на Север. Сразу в Мирный попасть не удалось – просто так тогда с места на место не бегали. Но ничего страшного не произошло, сын, – улыбнулся Вилен Михайлович, – когда я в очередной отпуск отправился в Мирный, мне очень повезло. Начал я там бродить по тайге, заходить в якутские улусы, расспрашивать потихоньку о том случае. Один якут мне тогда проговорился, когда я очередную бутылку водки открыл, что Таныгин только недавно вернулся. Ему тогда лет восемнадцать-двадцать было. Но в улусе у него никого не было, кроме молочной сестры, родители в лагерях погибли, поэтому уехал он сюда, в Якутск…

– Может, забрал он клад? – перебил отца Пашка.

– Ну сам подумай, стал бы он так жить, если бы алмазы забрал?

– Наверное, нет, – Пашка опять почесал за ухом. – Чего ж ты не попытался выведать у него про алмазы?

– И как ты себе это представляешь, а? – наклонил голову отец. – Прихожу я к нему и говорю: «Расскажи про камушки», – да? Я, Паша, умно поступил. Приехал за ним сюда, нашел его. Деньги, которые у меня были на квартиру, потратил. Тогда это не так-то просто было сделать. Уж потом, через несколько лет, когда уже ты появился, я ту свою квартиру на эту поменял, чтобы всегда его в поле зрения держать.

– Эх, батя, – резанул рукой Пашка, – раньше бы ты мне все рассказал, я бы нашел к этому якуту подход.

– Правильно сделал, что не рассказал, – нахмурился Вилен Михайлович, – ты бы все испортил. Молод ты еще, Паша.

– Ну и что же ты собираешься теперь делать? – Павел пропустил обидное замечание мимо ушей. – Нужно же полярника искать!

– Вот мы и будем его искать, Паша. А если не найдем, поедем под Мирный и там ждать будем. Он непременно туда доберется, чует мое сердце.

– А если не доберется?

– Доберется, Паша, доберется.

– Тогда чего его искать, – заметил довольно ленивый Паша, – нужно сразу в Мирный ехать. Там его поджидать.

Вилен Михайлович с интересом поглядел на сына. Ему показалось, что в его замечании есть доля здравого смысла. Вилен Михайлович разлил остатки самогона по стаканам и насадил на вилку ломоть сала.

Выпив, он закусил и отодвинул от себя стакан.

– Завтра решим, как будем действовать, – заплетающимся языком произнес он, – а пока нужно хорошенько отдохнуть.

Опрокинув по дороге табурет, он отправился отлить.

– Да чего здесь думать, батя? – Пашка был не менее пьян, чем отец.

Пошатываясь, он направился следом.

– Едем в твой улус и будем его на месте ждать.

– Э-э, парень, – придерживаясь рукой за стенку, Яковенко-старший навис над унитазом, – думать никогда не поздно. Ты горячку-то не пори, а тоже подумай хорошенько. Может, чего умного надумаешь.

– Так ты уверен, что Родионов доберется до Мирного? – Пашка встал на пути у отца, когда он, сполоснув руки, пошел в спальню.

– Дай ему бог, чтобы он добрался, – заплетающимся языком проговорил Вилен Михайлович, отстраняя сына с дороги. Если он не доберется, все – хана нам с нашими алмазами.

– Батя, – Пашка пропустил отца и поплелся за ним, – а почему ты думаешь, что полярник расскажет нам, где спрятаны алмазы?

– Соображаешь, – хлопнул его по спине отец. – Сделаем так, чтобы рассказал.

– А как?

– Думай, Паша, думай.

Кроны падали в небо, как в водоворот. Потом вдруг снова появлялись, опять ныряли, и казалось, этому не будет конца. Неожиданно ярко полыхали просветы между ними. Белый свет бил в глаза. Последний туман рассеялся, и Егор понял, что двигается. Лежа на спине? Его по-прежнему изнурял озноб, но пронизывающего холода снизу он не чувствовал. Егор приподнял голову. Взгляд его наткнулся на широкую спину в овчинном полушубке. Лошадь шла медленно, спокойно. А сам он катился в низких санях, прикрытый тяжелым, пропахшим потом и дымом зипуном.

На голове у мужика была лисья шапка с опущенными ушами. Егор хотел окликнуть возницу, но в гортани застрял колючий ком. Но мужик сам повернулся, и Егор увидел пронзительной голубизны глаза, румяные щеки и светлые усы, с застывшим на них инеем.

– Эк тебя, – качнул мужик головой.

Голос у него был добрый и насмешливый.

– Ты кто? – наконец выдавил из себя Егор.

– А ты? – иронично сощурил свои детские глаза мужик.

– Егор, – сказал Родионов и сам усмехнулся – уж больно по-идиотски выглядело начало разговора.

– А я Митрич, – представился мужик, – вот по делам ездил. Смотрю, ты лежишь… Думал, откинулся, пульс проверил, нет, гляжу, дышишь…

– Мы где? – спросил Егор.

– В тайге, – хохотнул в усы мужик, – где ж еще…

– Я спрашиваю, какой тут поблизости населенный пункт?

– Никакого… – коротко рассмеялся мужик. – Вернее, есть, только тебе туда нельзя.

– Это почему? – удивился Егор.

– Там твоя фотка на доске почета мотается. Я тебя сразу узнал. Преступник.

– Какого ж черта ты рецидивиста спасаешь? – горько усмехнулся Егор.

– В тайге, брат, свои законы… Да и разве можешь ты мне чем-то навредить? Ты ж еле дышишь!

– И что ты со мной думаешь делать? – насторожился Егор.

– Подлечу немного да на волю выпущу. А если дурака станешь валять, – мужик кивнул на лежавшую возле него двустволку, – мы не таких еще рецидивистов видали!

Егор шевельнул рукой. Словно подтвердив его догадку, мужик заговорил с сочувственной нотой в голосе:

– Я рану твою смотрел, хреновая рана, но вылечить можно… Только бы доехать.

– А ты что в тайге делаешь?

– Живу, – снова рассмеялся Митрич.

Голос у него астматически глох и подрагивал. Но, похоже, Митрич был оптимистом.

– То есть в изоляции?

– Ага. Вначале с семьей жил, а потом в лес ушел, – кивнул Митрич, – заели меня бабы. У меня их три – жена и две дочери. Вот, еду от них, гостинцев возил, проведал… Живут так себе, конечно…

– Зачем же ты от них ушел? – с недоумением спросил Егор.

– А ты зачем по тайге шныряешь? – снова обернулся Митрич и приковал к Егору внимательный взгляд.

– Так ты же знаешь, я – преступник.

– Не похож, – проницательно ответил Митрич, – а может, и похож, – сделал он задумчивое лицо.

– Далеко еще до твоей хаты?