Ночью дом обстреляли из реактивного бомбомета. Два снаряда упали в саду, как будто стрелок поначалу нарочно мазал. Разворочена была одна из маминых розовых клумб, уже укутанная еловыми ветками и закрытая деревянным ящиком, разбиты стекла в оранжерее. От холода погибли лучшие цветы.

Третий снаряд угодил прямиком в гостиную, где, по счастью — в отсутствие гостей и подселенцев, которых власти боялись к нам посылать, — сегодня никто не спал. Взрывом разворотило тот самый старинный раздвижной обеденный стол, за которым только и могла разместиться вся семья целиком и где так удобно было раскладывать крупномасштабные карты. Было разбито огромное зеркало в оправе из драконьей кости — еще одна семейная реликвия, — и расколот бабушкин комод красного дерева. Из книжных шкафов вылетели узорные стекла. О порванной обивке диванов и разлетевшихся по гостиной опилках я уж не говорю.

Повскакав с постелей, мы с отцом, не сговариваясь, открыли стрельбу из окон. Дома ведь полно охотничьего оружия. И, как потом выразился квартальный надзиратель, злоумышленники пришли в испуг и спешно ретировались.

Чутье подсказывало нам, что враг уже далеко, опасность миновала, но мы выпускали в ночную черноту обойму за обоймой. Просто-напросто сдали нервы.

— Хватит!!! — не выдержав, закричала мать. — Еще больше детей напугали!

И мы прекратили. Пришвины собрались в холле второго этажа. Отец кутался в настоящий барский халат. Я успел натянуть тренировки. Мать была в ночной рубашке до полу, на плечах платок ангорской шерсти. Дед, утепленный клетчатым пледом, выглянул из дверей своей комнаты, которую он называл бункером.

— В кого палили, ребятки? — весело осведомился он.

— В наемников, — буркнул отец. — Трое их было. Уехали на моторе.

— Может, ты и номер его знаешь?

Отец покачал головой. Потом он долго спорил по телефону с Никодимом Ершовым: вызывать ему полицию или за расследование возьмется Гильдия. Спор был решен сам собою — в префектуру позвонили соседи.

Едва рассвело, на «пээре» в сопровождении двоих молодых детективов прикатил господин Бобров — бодрый, энергичный, ухоженный. Будто и не было нашего трехмесячного похода, проливных дождей с ледяным ветром, бессонных ночей, ложных тревог и всамделишных нападений, беспорядочной пальбы и снайперского отстрела верховых.

Будто не было и нашего странного разговора на подъезде к городу — о несостоявшейся подставе и грядущей опале.

— Доброе утро, господа. — Сегодня он был нарочито вежлив. — Как жаль, что ваше семейство продолжают преследовать неприятности. Что такое не везет и как с этим бороться…

— Нас, конечно, убивать не собирались, а только хотели припугнуть, — спокойно заговорил отец, впустив полицейских в дом. — Но я бы не стал называть хорошо спланированную и неплохо оплаченную акцию невезением.

— Все-то вы знаете… — недовольно пробурчал инспектор. — И зачем только нас с постелей поднимали?

— Фамилии хотелось бы узнать и адреса, — тем же ровным шлосом отвечал отец. — А уж дальше мы сами разберемся.

— Так дела не делаются, — показав глазами на детективов с лисьими лицами, отрезал Бобров. — Коли маховик закрутился, все будет строго по закону.

Отец не стал возражать. Он подмигнул мне, стоящему на лестнице, которая вела на второй этаж, и я подмигнул в ответ. Из огня да в полымя… Вернуться из затянувшейся, почти самоубийственной экспедиции, выдержать изнурительный карантин и, попав наконец домой, тут же нарваться на бомбометчиков. Разве мог я предполагать такое, подъезжая на рысях к Кедрину?

Разгромленная гостиная произвела на троицу впечатление. Проныр детективов Бобров послал осматривать дом и сад, а сам уселся на плетеный стул на веранде, запахнул расстегнутую было шинель и, когда мы с отцом сели поблизости, заговорил тихо, но с нажимом — словно упорно вбивал нам в головы свою негнущуюся правду:

— К моему великому сожалению… По возвращении я обнаружил, что позиции и-чу стали очень шаткими. И я настоятельно рекомендую не вступать в конфликт с властью в связи с этим нападением. Не устраивайте самостоятельных расследований. Тем более — самосуда. На сей раз я не смогу глядеть на ваши «проказы» сквозь пальцы. Я вынужден буду немедленно… — перевел дыхание, — арестовать вас и по завершении следствия передать органам правосудия, у которых на Гильдию испокон веку имеется огроменный зуб.

А сейчас — особо. Если найдется на кого свалить все кедринские беды, это сделают непременно и с большим шумом. Возможно, не обойдется и без губернских эмиссаров, мечтающих сделать карьеру, а значит, жаждущих крови. Города им не жаль — уедут, закончив командировку, и не вспомнят никогда. А тут потом хоть трава не расти… — Посмотрел на наши мрачные лица, и ему сразу стало легче. — Не играйте на руку мерзавцам. А я уж в свою очередь тоже постараюсь… — Инспектор не договорил.

— Мать честная! Это что такое?! — воскликнул детектив, осматривавший дом снаружи. — Идите сюда! Скорей!

Мы гурьбой вывалили из дверей и скатились по парадной лестнице. Долговязый «лис» махал нам рукой. На оконном стекле кухни обнаружились борозды — словно кто-то алмазными резцами цапанул. У меня ледяной клешней перехватило горло, так что минуту было не вздохнуть. Отец, прищурившись зачем-то, разглядывал оставленный ночным гостем след.

— Что скажете, мастер? — с любопытством в голосе осведомился господин Бобров.

— Если бы я не знал, что активный вервольф мертв, я бы решил… — Отец не договорил, с тревогой глядя на меня.

— Неужто еще один?.. — только и смог выдавить я из себя.

Ночью я долго не мог заснуть — ворочался с боку на бок, мял подушку так и этак, все равно голову было не примостить. Впору выпить сонного настоя или читать самозаговор, пока не отключусь. Да вот тошно мне вдруг стало от этих наших штучек. Хотелось быть как все нормальные люди. Самому управлять своим организмом, не превращая его в оружие, которое, с одной стороны, может пулять аж на десять верст, а с другой — без смазки и порохового заряда чихнуть не способно.

Прошедший день был просто безумным — но не потому, что в доме копошились чужие люди, а телефон беспрерывно звонил. Главное — наша привычная, устоявшаяся жизнь полетела ко всем чертям. И пока семья не поняла, не прочувствовала, какова будет ее новая жизнь, не приспособилась к ней, у всех Пришвиных от мала до велика земля уходила из-под ног, небо стало с овчинку и даже голоса как будто скрежетали напильником по жести.

Родовое гнездо Пришвиных было испоганено, и меня обуревало одно желание — отомстить, что бы там ни говорил наш доброхот Бобров. Убил бы, убил своими руками! Только бы дотянуться!..

Я ходил по дому мрачный, отец — с отрешенным лицом, мать — с озабоченным. Ей пришлось успокаивать всех по очереди — от захандрившего деда до хнычущего шестилетнего Андрюши, который не хуже взрослых ощущал воцарившийся в доме бедлам. И надо было вести хозяйство, как будто ничего не случилось, — жизнь продолжается, все хотят пить-есть, жить в чистоте и порядке.