Бешеная сила выбросила капитана из травы. Ярость кипела, гнала в атаку. Иван кричал что-то страшное, бежал вниз, палец его давил на спусковой крючок. Автомат выпрыгивал из рук, сыпал пулями. В диске семьдесят патронов, нет нужды постоянно менять магазин.

Он видел перед собой испуганные глаза, услышал истошный крик. Перед ним была женщина! Невысокая, хрупкая, одетая в гимнастерку с сержантскими лычками, в облегающую юбку цвета хаки. Она пыталась добежать до оврага. Пули срезали ее в прыжке, перебили ноги. Женщина упала на глиняную проплешину, тоскливо завыла. Кровь хлестала из простреленных бедер, из разбитого колена. Растрепались русые волосы, смешались с грязью.

Капитан встал, в растерянности осмотрелся. Рядом никого не было. На хуторе после взрыва царила тишина.

Отсюда и велся сеанс радиосвязи. Удобная низина на краю хутора, рядом овраг, амбар, в ста метрах стоит лес. Рацию эта особа успела стащить в ложбину, видимо, не знала, что с ней делать. Там она и валялась в перевернутом виде. Рядом лежали наушники.

Капитан присел на колено. Голова его кружилась. Несколько секунд он был полностью дезориентирован, пребывал в каком-то липком состоянии.

Женщина вся была в крови. Лицо смертельно бледное, глаза навыкате. Молодая, курносая, с большими глазами. Она не могла даже ползти, и все же Иван на всякий случай отбросил подальше ее автомат.

Он пятился, не спуская с нее глаз, потом развернулся, припустил по мятой траве. Миша Луговой был безнадежно плох! Пуля в животе. Кому от этого станет хорошо? Он хрипло стонал, зажимал рану трясущейся рукой, пытался повернуться. Невыносимая мука переполняла его глаза.

Осокин схватил парня за плечи, положил на спину и спросил:

– Ты как?

– Догадайтесь, товарищ капитан. Хреново мне, дышать не могу, больно очень.

– Подожди, мы все исправим. Не шевелись, я сейчас.

Осокин прыжками понесся в низину, где осталась машина, схватил аптечку, припустил обратно. Где все остальные?! Нож срывался, резал гимнастерку, нательное белье. Трясся в руках флакончик с перекисью. Луговой притих, закрыл глаза, надрывно дышал, а когда пришло время мотать бинты, даже приподнялся, упираясь ладонью в землю.

– Все, лежи, не шевелись.

– Товарищ капитан, я умру, да? – Луговой открыл глаза.

– Умрешь. Но не сегодня. Лежи спокойно, говорю. Повоюем еще.

До восточной окраины деревни было не меньше километра. Люди Верещагина слышали звуки боя. Значит, они будут здесь с минуты на минуту. Лугового нужно срочно доставить в госпиталь.

Капитан побежал к амбару. Женщина была жива, лежала с распростертыми конечностями в луже крови. Грудь вздымалась, рассыпались волосы по глине. Кровопотеря была критической!

Вместо того чтобы пристрелить эту поганку, Иван стащил ремни с себя и с нее, задрал юбку, туго перетянул ноги выше коленок. Женщина шевельнулась, пришла в себя, медленно разлепила глаза, напряглась, шумно выдохнула.

– Эй, не умирай, тварь! – Он ударил ее по щеке. – Слышишь, что я тебе говорю?

– Да пошел ты!.. Ненавижу вас, сук!

– Оно и понятно, – пробормотал Иван. – На Циклопа работаешь, признавайся! Конечно, на него, на кого же еще? Кто он такой? Облегчи душу, признайся.

Она смотрела ему в глаза, не мигая. В ее теле еще теплилась жизнь. Губы сложились в презрительную гримасу.

– Размечтался, глупый. Не видать вам Циклопа как своих ушей. Конец вам скоро придет. Убивать вас будут, все ваше племя вонючее.

Разговора не получалось. Женщина откинула голову, закрыла глаза.

Иван не помнил, как поднялся, не чувствовал ног. Он свернул за угол амбара, брел по высокой траве, волоча ноги, вцепился в шаткий плетень, упал вместе с ним. Кружилась голова. Навстречу спешили красноармейцы, что-то кричали. Плохо без транспорта, далеко им бежать пришлось.

К Осокину подбежал возбужденный Верещагин, помог подняться.

– Вы ранены, товарищ капитан?

– Нет, все в порядке, сержант. Там, в траве раненый офицер. Еще баба лежит, ее надо перевязать. Обоих срочно в госпиталь. Рацию забрать. Все, что у бабы в карманах, сложить отдельно, я потом посмотрю. Действуйте, сержант, на меня не смотрите.

Раздавленный в лепешку, он стоял у взорванного крыльца. Мимо проходили солдаты, сочувственно смотрели в его сторону, переглядывались. Дескать, узнаешь теперь, что такое терять товарищей.

Иван перелез через изувеченный плетень, снова встал. Ему оставалось только делать предположения.

Видимо, у стрелка закончились патроны. Когда оперативники подобрались к дому, он выбежал за порог, замахнулся гранатой и уронил ее себе под ноги, потому как получил пулю. Досталось всем. Слишком близко подошли контрразведчики.

Моргунову осколки порвали грудную клетку. Он лежал на спине, оскалив зубы, поблескивали мертвые глаза. Смерть наступила мгновенно.

Костя Еременко умер не сразу. Он полз, оставляя за собой кровавую дорожку, потом уткнулся носом в землю и затих.

Иван добрел до крыльца, нагнулся над третьим телом, поморщился, перевернул его на спину. Идентифицировать тут было нечего. От головы остался только затылок. Осколки гранаты потрудились на совесть, вырвали нос, глаза, раскрошили челюсти. Уцелела часть небритого подбородка, клок седеющих волос на макушке. Кости черепа перемешались с хрящами, мозговыми тканями.

Мужчина был в гражданском – легкий пуловер, пиджак, потертые брюки. Иван нагнулся, обшарил карманы, превозмогая отвращение. Документов у этого типа не было. Возможно, он их выбросил, когда начался бой. Надо поискать.

Иван погрузился в какую-то трясину, смотрел на своих мертвых подчиненных, вынул пачку папирос. Она оказалась пустая. Пришлось ему позаимствовать курево у Моргунова. Такая же пачка, только почти полная, лежала в его боковом кармане и почти не промокла. Ему уже без надобности, даже приятно будет на том свете, что такое добро не пропало.

Вокруг шумели люди, сержант выкрикивал команды. Подошел грузовик. Водителю все же удалось устранить неисправность.

Капитан Осокин не реагировал на происходящие события, курил без остановки, смотрел в никуда.

В пять часов пополудни раненые были доставлены в госпиталь, расположенный на улице Плановой. Боевые действия на фронте в эти дни практически не велись, иногда случались обстрелы, стороны проводили разведку боем. Раненых хватало, но госпиталь не был переполнен.

Осокин курил, слонялся из угла в угол. Одни санитарные машины въезжали во двор, другие покидали его. Это были громоздкие полуторки и маневренные «ГАЗ-4» с красными крестами на бортах. Туда-сюда сновали санитары с носилками.

Районная больница номер один до войны была серьезным учреждением, обслуживала чуть не половину городского населения. Теперь для гражданских нужд остались два небольших корпуса, плюс поликлиника, приписанная к больнице. В главном корпусе медики принимали офицеров с передовой. На первом этаже были оборудованы палаты и реанимация. На втором работало хирургическое отделение, где добрые доктора круглосуточно резали и штопали людей.