– Во-первых, я никого не обвиняла, если уж хранить верность фактам. Я задала вопрос, на который папа почему-то не смог или не захотел отвечать. Тогда я поинтересовалась, не скрывает ли он от меня что-нибудь. Ты считаешь, что я сделала что-то лишнее?

– Нет, но…

– Во-вторых, – не давая матери себя перебить, продолжила Лена, – если бы папе нечего было скрывать, он не расстроился бы так сильно, чтобы спровоцировать собственный инфаркт. Где здесь, скажи, моя вина? Неудобные вопросы задаю? Извини, но честным людям их невозможно задать: им все вопросы одинаково удобны.

– Ты что же хочешь сказать? – подалась вперед мать. – Что твой отец – нечестный человек?

– Разве я так сказала? Зачем ты передергиваешь? Если папа не хочет говорить об этом со мной, тогда, может, ты скажешь? Ведь ты не могла не знать, что он участвовал в процессе по делу банды Хана.

Мама вздрогнула.

– Ты-то откуда об этом узнала?

– А что, это большая тайна? Никто знать не должен? Дело как дело, сотни таких за его практику было. Что именно в этом деле такого, что вас обоих корежит при его упоминании? – Лена оттолкнула от себя тарелку с ужином, к которому так и не притронулась. – Вот скажи, разве я не имею права задать вопрос? Ведь могу же и повесткой вызвать в свете открывшихся обстоятельств!

– Вот этого я и боялась. – Мама вдруг опустила голову на скрещенные на столе руки. – Этого я и боялась, когда ты в прокуратуре решила остаться. Того, что рано или поздно вы с отцом столкнетесь! Только не думала, что причиной будет это проклятое старое дело.

– Мама! – Лена выбралась из-за стола и села прямо на пол у материнских колен, опираясь на них подбородком, совсем как в детстве. – Мама, ну давай начистоту, а? Не носи в себе, ведь я вижу, как тебе тяжело! Поверь, вы для меня все равно останетесь родителями, что бы там ни было. Но мне важно знать, иначе я не смогу выяснить, кто и за что убил двоих людей, отца и дочь. Мама!

Но мама только молча помотала головой. Они просидели так довольно долго. Лена чувствовала, как затекают неудобно поджатые ноги, ноет спина, но пошевелиться боялась. Она почти физически ощущала, как мать внутренне страдает, оказавшись перед выбором – муж или дочь.

– Мама, – решилась Лена. – Скажи мне только одну вещь, пожалуйста. Папа мог говорить с кем-то по-немецки?

– Зачем тебе? – глухо отозвалась она, не поднимая головы.

– Пытаюсь понять. Ты можешь больше ничего не объяснять, не говорить – я и так уже все знаю. Папа был знаком со Стрелковым еще до дела Хана. И когда начался процесс над оставшимися в живых членами группировки, сделал все, чтобы имя Стрелкова нигде не фигурировало. Я представляю, каких денег это могло стоить. И думаю, что его труд не остался без награды. То, что ты не опровергаешь мои слова, только подтверждает их правоту. Вот и все. Но теперь скажи, как жить мне? – Лена сжала локоть матери и заглянула ей в лицо. – Скажи, как мне теперь жить с этим? Как смотреть в глаза сослуживцам? Мой отец – взяточник и сообщник! Отец, которому я верила, как никому на свете!

Мама вдруг словно очнулась и изо всей силы ударила дочь по щеке. Лена отлетела к плите, потрогала пальцами обожженную ударом щеку, встала и молча ушла к себе в комнату. Собрать немного вещей на первое время большого труда не составило, и через полчаса она уже заталкивала чемодан в багажник.

Ночевала она в прокуратуре, на диване в своем кабинете. Сна не было. Лена вдруг отчетливо поняла, что сегодня, вот прямо сейчас в ее жизни начинается какой-то новый этап. Ей придется жить самостоятельно, правда, пока неизвестно, где именно. Вернуться домой она не сможет – там ей просто нечем больше дышать.

Ничего, завтра она постарается найти квартиру. Счастье еще, что хотя бы научилась откладывать на черный день, так что на съемную квартиру на пару месяцев хватит. А дальше нужно что-то придумать. С такими мыслями она вертелась на своем диване всю ночь.

Утром Лена постаралась незаметно проскользнуть в туалет, умыться и вернуться обратно до того, как начнут приходить коллеги. Она никак не могла заставить себя не думать о произошедшем и сосредоточиться на работе. Пришлось даже вынуть из шкафа форменный китель, который ее всегда дисциплинировал. Вошедший в кабинет Паровозников даже застыл на секунду: Лена надевала форму только в те дни, когда являлось какое-то высокое начальство или в праздники, когда того требовал устав.

– Что это с тобой? У вас проверка какая-то?

– Вроде нет. – Она не отрывала глаз от папки с документами.

– А чего при параде?

– Так надо. Закрой, пожалуйста, дверь, мне с тобой поговорить надо.

Андрей щелкнул замком, подергал дверь для надежности и быстрыми шагами приблизился к столу.

– Что-то случилось?

– Садись. – Она кивнула на стул для посетителей и убрала папку. – Андрюха, ты мне друг?

– Дурацкий вопрос.

– Я могу быть с тобой откровенна?

– Ленка, ты заболела, что ли? Когда это ты не могла быть со мной откровенна, а? Очень обидные слова ваши, гражданка начальница.

– Андрей, мне не до шуток.

– Да уж вижу: сидишь в начале рабочего дня в кителе, лицо бледное, вид помятый. Ночевала здесь, что ли? – с сочувствием в голосе спросил он.

– От тебя не скроешь, – притворно вздохнула Лена. – Да, здесь ночевала. И если квартиру сегодня не найду, снова останусь. Сделаюсь местным барабашкой.

Паровозников изумленно смотрел на нее, как будто не верил своим ушам.

– Ты чего, из дома ушла? Странный фокус на старости лет.

– Видимо, мне нужен был хороший пинок, чтобы наконец вырасти. Андрюша, помоги мне с квартирой, а? Я ведь никогда этого не делала. В смысле никогда не искала жилье, не снимала, понимаешь?

Он помолчал пару минут, что-то прикидывая, и осторожно спросил:

– А к Кольцову уйти не вариант? Зачем тебе снимать квартиру, когда мужчина имеется?

Лена промолчала. Она даже приблизительно не рассматривала эту возможность, потому что понимала: ее нет. Никита точно не предложит ей жить с ним. И даже если вдруг подобное произойдет, он будет всем видом давать ей понять, что чем-то пожертвовал, поступился, лишил себя комфорта. При каждой размолвке ему будет чем ее уколоть. Нет, с ним на эту тему она разговаривать ни за что не станет.

– Я хочу жить одна, Андрей. Одна, без кого бы то ни было.

– Дело твое, конечно, хотя я не понимаю. Мужчина должен решать такие вопросы, он должен брать ответственность.

– Хоть ты не говори штампами, а?

В носу защипало – Андрей задел больное место.

– А почему? Чем плохи подобные штампы? – Он вынул из стакана карандаш и принялся постукивать им по столешнице. – Вот когда я встречу женщину, с которой захочу прожить остаток жизни, я буду нести за нее ответственность даже в мелочах. Потому что это нормально. Меня так воспитали: если любишь, бери все на себя.